Почти все о женщинах и немного о дельфинах (сборник). Анатолий Малкин
Читать онлайн книгу.
мне было всего-то чуть, вдруг ожил в моем сне, начал дышать со мной одним воздухом и спать с моей женщиной, правда, при этом называя ее Ниной? – отгадки не было. – Неужели наша легкомысленная страсть на принадлежавшей ему кровати пробудила его усталый дух? Неужели сон сигналил мне, что тогда рябой каким-то образом проник в меня? Или это значило, что во мне такой же страх сидел перед женщинами, как и у него? Только подчинить он их так и не смог. Потому что не знал, как сделать их счастливыми.
А может, в сон рябой приходил сообщить, что вокруг меня одни предатели, и они не только лабораторию, но всю мою жизнь переломают?
А тогда зачем Акакий приходил? Неужели из-за того, что я вспомнил о нем, только когда мне стало плохо и страшно? – ничего путного в голову не пришло, я открыл глаза, и тут на меня что-то нашло.
Натура у меня, надо сказать, совсем не художественная, но, наверное, такое может приключиться с каждым, во всяком случае, в голове моей первый раз в жизни вдруг начали складываться стихотворные строчки – я долбил по клавиатуре телефона, пока не записал все, что видел и слышал внутри себя, записал без поправок, сразу в окончательной форме, а когда перечитал, был поражен, потому что не понимал, откуда оно у меня взялось.
В вырастающих на могилах
Березах и осинах,
Упирающихся вершинами
В небо синее,
Нашей жизнью каждый листок напоен.
Вместе с ветром трепещем мы,
Словно песню поем,
А глаза наши вроссыпь
На берез рябой коже.
Оплетенное корнями сердце
Забыть жизнь не может,
Ворожит в глубине
И все прошлое гложет.
Мы деревья растим,
Ими небо тревожим,
И теперь навсегда
Только это и можем.
Это была хорошая эпитафия. Акакию она бы понравилась.
Ничто не остается безнаказанным в этом мире – так, еще со школы, я предпочитал думать про второй закон термодинамики. Не успел я закончить свой поэтический подвиг, как самолет вдруг швырнуло в какую-то бездонную яму, и так глубоко, что, казалось, дыхание вот-вот закончится, а когда он, изнывая крупной дрожью, вынырнул снова, можно было видеть, как взлетели в воздух стаканы, выплескивая красивые длинные струи томатного сока.
Потом и звук прорезался:
– Зона турбулентности! Всем пристегнуться!
Самолет, словно в лихорадке, проплясал весь остаток пути до Шереметьево, но даже зацепив колесами полосу, так и не смог сразу остановиться. Он скакнул вверх, колесо под крылом слева взорвалось, словно огромная хлопушка, потом закружился, как игрушечный, и все скользил и скользил куда-то, пока бетон не закончился и нос самолета не воткнулся в большую кучу песка.
И вот когда настежь распахнулись двери запасных выходов, зашипели, словно растревоженные кобры, надувные трапы, в салон вполз тяжелый запах мокрой травы и горелого керосина, вдруг, в полный голос, разорался телефон:
«Мама, мама, что я буду делать? Мама, мама, как я буду жить? Ку-у-у-у. У меня нет теплого пальтишки, у меня нет