Почти все о женщинах и немного о дельфинах (сборник). Анатолий Малкин
Читать онлайн книгу.
на которых, словно птицы на ветках деревьев, сидели бесформенные тетки с клеенчатыми сумками на толстых коленях.
И как только нежные, невесомые школьницы превращались в таких корявых существ! Как из веселых пацанов вылуплялись перекрученные жизнью мужики! Все это оставалось загадкой дворовой московской жизни.
Я долго еще бродил по соседним переулкам, пока не обнаружил вдруг совсем уж затреханное временем одноэтажное здание, в котором размещался клуб бесследно исчезнувшей во времена перестройки фабрики резинотехнических изделий. Рядом со входом, прямо на стене, висела небольшая афиша.
«РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА.
ВХОД СВОБОДНЫЙ»
Я отыскал в темном зале свободное место, устроился, и только тогда разглядел на сцене странных актеров.
Все они были из тех, кого обычно называют даунами, кого здоровые люди опасливо и брезгливо остерегаются. Мне же лично форма их головы очень нравилась, потому что напомнила дельфинью.
Спектакль был поставлен предельно лаконично – никаких исторических костюмов и декораций, всего минимум – кирпичная стена с балконом и несколько старинных стульев. Но боже мой, с каким пылом они играли, какой искренней страстью были наполнены глаза этих, совсем непохожих на героев Шекспира, людей!
Ах, если бы глаза ее на деле
Переместились на небесный свод!
При их сияньи птицы бы запели,
Принявши ночь за солнечный восход.
О чем она задумалась украдкой?
О, быть бы на ее руке перчаткой,
Перчаткой на руке[1].
Их страсть ни капельки не выглядела смешной, несмотря на не вполне внятную речь и не очень изящную пластику. Они были естественными и в сценах любви, и в гневе, и в слезах. «Наверное, это потому, – подумал я, – что они отсоединены от мира, который за стенами зала».
Что значит имя? Роза пахнет розой,
Хоть розой назови ее, хоть нет,
Ромео под любым названьем был бы
Тем верхом совершенств, какой он есть,
Зовись иначе как-нибудь, Ромео,
И всю меня бери тогда взамен.
Когда мои глаза привыкли к полутьме зала, я разглядел у стены, в луче прожектора, женщину. Ее руки словно танцевали, следуя за текстом актеров, переводя его на язык жестов, и сразу стало понятно, почему в зале стоит такая тишина.
Вокруг меня сидели глухонемые. Но на их лицах не было скуки, недовольства или желания отвлечься – на них был нескрываемый восторг. Они были зачарованы шекспировскими стихами, которые выплывали из рук переводчика. Они аплодировали громко, после каждой сцены, и что удивительно, хлопать мои соседи начинали раньше сигнала от толмача.
Домой я уходил совершенно просветленным, все повторяя всплывшие в памяти строчки, но уже из другой трагедии:
Что он гекубе? Что ему гекуба?
Чтобы о ней рыдать?[2]
И вдруг вспомнил школьную литераторшу, кстати, Офелию