«Машина будет через пятнадцать минут. Оденься поудобней, не как шлюха. И я разрешаю надеть белье», – Вита еще выкарабкивалась из сна, когда пришло сообщение. Часы на мобильнике показывали семь утра, восьмого мая. Завтра вся страна будет праздновать День Победы.

      «Возьми камеру», – звякнул телефон секундой позже.

      Теперь это ее жизнь. Вернее, уже не ее, а Филиппа Благополучного, Харона. Вита стала марионеткой в его руках. Стоит ему потянуть за ниточку, как она послушно раздвигает ноги или встает на четвереньки, или…

      Ниточка натянулась, и Вита поднялась с кровати, быстро умылась, но выбор одежды занял непозволительно много времени. Что значит «поудобней»? Куда они едут так рано? Она привыкла не задавать вопросов и делать то, что ей говорят. Странно, но это оказалось проще, чем она думала. После ночи на кладбище Вита держала язык за зубами, боясь лишний раз, посмотреть в глаза Филиппу. Едва он дотрагивался до нее, как возвращалось ядовитое, обжигающее чувство стыда. Хуже всего: он видел, как ее тело, изголодавшееся по ласке, отвечает на прикосновения.

      Вита старалась сдерживать крики и стоны, но не могла скрыть дрожь, пробежавшую по телу или удовольствие искажавшее лицо во время пика наслаждения. Она не должна получать удовольствие от близости с Филиппом, ведь резиновая кукла не бьется в экстазе, когда в нее кончают. Беда в том, что она не кукла. Ее кожа не из латекса. А рот, хоть и принимал форму буквы "О", когда Вита сосала член Филиппа, принадлежал живой женщине, начавшей открывать для себя мир плотских наслаждений. Иногда она мучительно, невыносимо хотела ощутить вкус губ Филиппа. Но он никогда не целовал ее в губы. Лишь покрывал покусывающими, жалящими поцелуями шею и грудь, пробуждая внутри яростный огонь, испепелявший гордость, самоуважение, душу. И это было еще одним унижением. Порезом, боль от которого приходилось скрывать. Она не любовница, она рабыня, шлюха, а шлюх и рабынь не целуют в губы. Ее рот предназначался для того, чтобы делать минет и отвечать на вопросы, если Филипп вдруг из прихоти хотел узнать ее мнение.

      Телефон нетерпеливо звякнул: «ты где?»

      Времени на раздумья не осталось. Вита быстро натянула простые хлопковые трусики, спортивный бюстгальтер, широкие джинсы, объемный мятный худи, ветровку и кроссовки. Это вполне отвечало «поудобней и не как шлюха». Вышла из квартиры, чуть не забыв фотоаппарат, в последнюю минуту вернулась в кабинет и схватила камеру со стола, задев ноутбук. Замешкалась, соображая, куда положить, сумка была слишком маленькой.

      Телефон раздраженно пищал: «Ты заставляешь меня ждать».

      Но несколько минут потребовалось, чтобы переложить вещи в рюкзак: ключи, мобильный, косметичка, влажные салфетки. И… спица, разумеется. Вита кинула ее в рюкзак, словно ядовитую змею и выбежала из квартиры.

      Черный Роллс-ройс у подъезда, напоминал катафалк в ожидании покойника. Девушка поморщилась, вспомнив, как Филипп отодрал ее на этом самом капоте. С той ночи прошло две недели, а,