Шалун, увенчанный Эратой и Венерой,

      Ты ль узника манишь в владения свои,

      В поместье мирное меж Пиндом и Цитерой,

      Где нежился Шолье с Мелецким и Парни?

      Тебе, балованный питомец Аполлона,

      С их пеньем соглашать игривую свирель:

      Веселье резвое и Нимфы Геликона

      Твою счастливую качали колыбель.

      И ныне, в юности прекрасной,

      С тобою верные сопутницы твои.

      Бряцай, о Трубадур, на арфе сладострастной

      Мечтанье раннее любви,

      Пой сердца юного кипящее желанье,

      Красавицы твоей упорство, трепетанье,

      Со груди сорванный завистливый покров,

      Стыдливости последнее роптанье

      И страсти торжество на ложе из цветов, —

      Пой. в неге устремив на деву томны очи.

      Ее волшебные красы,

      В объятиях любви утраченные ночи —

      Блаженства быстрые часы…

      Мой друг, она – твоя, она твоя награда.

      Таинственной любви бесценная отрада!

      Дерзну ль тебя я воспевать,

      Когда гнетет меня страданье,

      Когда на каждое мечтанье

      Унынье черную кладет свою печать.

      Нет, нет! Друзей любить открытою душою,

      В молчаньи чувствовать, пленяться красотою —

      Вот жребий мой: ему я следовать готов,

      Покорствую судьбам, но сжалься надо мною,

      Не требуй от меня стихов.

      Не вечно нежиться в прелестном ослепленьи,

      Уж хладной истинны докучный вижу свет.

      По доброте души я верил в упоеньи

      Волшебнице-Мечте, шепнувшей: ты поэт, —

      И, презря мудрости угрозы и советы,

      С небрежной легкостью нанизывал куплеты,

      Игрушкою себя невинной веселил;

      Угодник Бахуса, с веселыми друзьями

      Бывало пел вино водяными стихами,

      В дурных стихах дурных писателей бранил,

      Иль Дружбе плел венок – и дружество зевало

      И сонные стихи впросонках величало,

      И даже, – каюсь я, – пустынник согрешил, —

      Я первой пел любви невинное начало,

      Но так таинственно, с таким разбором слов,

      С такою скромностью стыдливой,