Нежные страсти в российской истории. Любовные треугольники, романтические приключения, бурные романы, счастливые встречи и мрачные трагедии. Сергей Глезеров
Читать онлайн книгу.
наказание, вплоть до каторги. Федору Никифоровичу Плевако пришлось проявить недюжинные усилия и все свое красноречие, чтобы убедить присяжных заседателей проявить снисхождение к подсудимому. Как всегда, свою речь он начал издалека…
«Как это обыкновенно делают защитники, я по настоящему делу прочитал бумаги, беседовал с подсудимым и вызвал его на искреннюю исповедь души, прислушался к доказательствам и составил себе программу, заметки, о чем, как, что и зачем говорить пред вами… Но вот теперь, когда прокурор свое дело сделал, вижу я, что мне мои заметки надо бросить, программу изорвать. Я такого содержания речи не ожидал.
Много можно было прокурору спорить, что поступок князя не может быть ему отпущен, что князь задумал, а не вдруг решился на дело, что никакого беспамятства не было… Но поднимать вопрос, что князь жены не любил, оскорбления не чувствовал, говорить, что дети тут ни при чем, что дело тут другое, воля ваша, – смело и вряд ли основательно. И уже совсем нехорошо, совсем непонятно объяснять историю со Шмидтом письмами к жене, строгостью князя с крестьянами и его презрением к меньшей братии – к крестьянам и людям, вроде немца Шмидта, потому что он светлейший потомок царственного грузинского дома», – такими словами Федор Плевако начал свою длинную речь.
Прокурор настаивал, что князь Грузинский не был честен с супругой и имел роман с солдатской дочкой Феней. На это Федор Плевако возразил, что нежные письма к Фене написаны князем в июле и августе 1882 года, тогда как расставание с женой произошло еще в 1881 году, весной, когда он узнал об измене.
«Князь ограничился легкой связью, а не женитьбой. Благодаря гласному нарушению супружеской верности со стороны княгини он мог бы развестись. Но жениться – значит привести в дом мачеху к семи детям. Уж коли родная мать оказалась плохой, меньше надежды на чужую. В тайнике души князя, может быть, живет мысль о прощении, когда пройдет страсть жены; может быть, живет вера в возможность возвращения детям их матери, хоть далеко, после, потом… Он невольный грешник, он не вправе для своего личного счастья, для ласки и тепла семейного очага играть судьбой детей. Так он думает и так ломает жизнь свою для тех, кого любит…», – отмечал Федор Плевако.
По словам адвоката, письма князя свидетельствовали лишь то, что он не так распутен и развратен, какими бы были многие на его месте. Настоящим дьяволом в интерпретации Федора Плевако стал Эрих Шмидт. «Прихлебатель, наемный любовник становится между отцом и детьми, и смеет обзывать его человеком, способным истратить детское белье, заботится о детях и требует с отца 300 руб. залогу. Не только у отца, которому это сказано, – у постороннего, который про это слышит, встают дыбом волосы!..»
Свидетели произошедшей трагедии рассказали, что видели, как Эрих Шмидт заряжал револьвер, переменял пистоны на ружье, взводил курки.
Федор Плевако был убежден, что Шмидт готовился убить князя: «Если Шмидт заряжал ружье из трусости и боязни за свою целость, то вероятнее, что он не стал бы рисковать собой из-за пары