В серебряном ковше кипит вино;

      К его парам привыкнувший давно,

      Арсений пьет янтарную струю,

      Чтоб этим совесть потопить свою!

      И пленница, его встречая взор,

      Читает в нем к веселью приговор,

      И ложная улыбка, громкий смех,

      Кроме ее, обманывают всех.

      И веря той улыбке, восхищен

      Арсений; и литвинку обнял он;

      И кудри золотых ее волос,

      Нежнее шелка и душистей роз,

      Скатилися прозрачной пеленой

      На грубый лик, отмеченный войной;

      Лукаво посмотрев, принявши вид

      Невольной грусти, Клара говорит:

      «Ты любишь ли меня?» – «Какой вопрос? —

      Воскликнул он. – Кто ж больше перенес

      И для тебя так много погубил,

      Как я? – и твой Арсений не любил?

      И, – человек, – я б мог обнять тебя,

      Не трепеща душою, не любя?

      О, шутками меня не искушай!

      Мой ад среди людских забот – мой рай

      У ног твоих! – и если я не тут,

      И если рук моих твои не жмут,

      Дворец и плаха для меня равны,

      Досадой дни мои отравлены!

      Я непорочен у груди твоей:

      Суров и дик между других людей!

      Тебе в колена голову склонив,

      Я, как дитя, беспечен и счастлив,

      И теплое дыханье уст твоих

      Приятней мне курений дорогих!

      Ты рождена, чтобы повелевать:

      Моя любовь то может доказать.

      Пусть я твой раб – но лишь не раб судьбы!

      Достойны ли тебя ее рабы?

      Поверь, когда б меня не создал бог,

      Он ниспослать бы в мир тебя не мог».