Франция, Париж, наши дни

      – Отец мой, я все еще в аэропорту. Пока ничего нового, вылета не дают, ничего не известно.

      – Утешься, сын мой. Пути Господни неисповедимы.

      – В том смысле, что ураган – тоже промысел Божий? Но тогда что же это значит? Указание вернуться и оставить все, не прикасаясь более к этому мраку? Или всего лишь новое испытание на крестном пути моем?

      – А как тебе самому кажется?

      – Я… не знаю. Я теперь не уверен… Ведь она ушла от нас дважды – может быть, это тоже некий знак?

      – Воля твоя, сын мой, вернуться или продолжить путь. Но первый раз я бы не стал принимать всерьез. Твои люди не могли знать, что она пожелает встретиться с тем человеком. Перед ними стояла совершенно определенная задача: уничтожить этого господина. Они свое дело сделали. Девушка была бы в этом случае всего лишь невинной жертвой, а такого греха на душу они взять не могли. Кто же мог знать, что именно с нее следовало начинать! Тут винить некого. Гораздо более прискорбно то, что случилось, вернее, то, что не случилось в соборе, а потом в музее.

      – Я не мог убить ее в соборе! Не мог.

      – Джироламо, сын мой…

      – Не мог, говорю я вам! Если бы она шаталась с праздным видом туристки, если бы взирала со скучающим выражением, с иронией на великолепие чуждой ей веры, я бы не усомнился. Но она знаете, что сделала? Она опустила монету в ящичек, взяла с подноса свечу и поставила ее перед образом Пресвятой Девы. Она молилась нашей Мадонне! Я видел, как шевелились ее губы. Она смотрела на Мадонну, как на мать, которой рассказывала о своих горестях. И вдруг заиграл орган. Не знаю, почему именно это мгновение выбрал органист для репетиции перед вечерним концертом, однако музыка сломила меня. Мне почудилось, будто Мадонна взяла ее под свое покровительство. А она пошла к алтарю и встала перед ним на колени. Я не мог, я не хотел! Мы не должны были делать это в соборе.

      – Сын мой… но ведь все ее действия можно рассматривать и как святотатство, как насмешку над нашей верою – подобную той, которая положила начало всей этой вековой трагедии. И высший символ в том и состоит, чтобы все свершилось именно в кафедральном соборе Петра и Павла, напоминающем тот, который послужил декорацией для…

      – Нет, мы не должны были. В том, в чем вы видели высший символ, я увидел тоже символ… но другой. И еще. На пюпитре лежала Библия. Открытая Библия на французском языке. Ее оставил кто-то из молящихся. Она подошла, заглянула в текст –