Однако есть и бог… он не простит.

      Жалею!

      Вот женщина!.. о, знаю я давно

      Вас всех, все ваши ласки и упреки,

      Но жалкое познанье мне дано,

      И дорого плачу я за уроки!..

      И то сказать, за что меня любить?

      За то ль, что у меня и вид и голос грозной!

      Что делает она: смеется, может быть!..

      Нет, плачет. (Уходя) Жаль, что поздно!..

      Подумаешь: зачем живем мы? для того ли,

      Чтоб вечно угождать на чуждый нрав

      И рабствовать всегда! Жорж Занд почти что прав!

      Что ныне женщина? создание без воли,

      Игрушка для страстей иль прихотей других!

      Имея свет судьей и без защиты в свете,

      Она должна таить весь пламень чувств своих

      Иль удушить их в полном цвете:

      Что женщина? Ее от юности самой

      В продажу выгодам, как жертву, убирают,

      Винят в любви к себе одной,

      Любить других не позволяют.

      В груди ее порой бушует страсть,

      Боязнь, рассудок, мысли гонит;

      И если как-нибудь, забывши света власть,

      Она покров с нее уронит,

      Предастся чувствам всей душой —

      Тогда прости и счастье и покой!

      Свет тут… он тайны знать не хочет! он по виду,

      По платью встретит честность и порок, —

      Но не снесет приличиям обиду,

      И в наказаниях жесток!..

      Нет, не могу читать… меня смутило

      Всё это размышленье, я боюсь

      Его как недруга… и, вспомнив то, что было.

      Сама себе еще дивлюсь.

      Катаюсь я в санях, и мне пришла идея

      К тебе заехать, mon amour.[1]

      C'est une idée charmante, vous en avez toujours.[2]

      Ты что-то прежнего бледнее

      Сегодня, несмотря на ветер и мороз,

      И красные глаза – конечно не от слез?

      Я дурно ночь спала и нынче нездорова.

      Твой доктор не хорош – возьми другого.

      Ах, князь!

      Я был вчера у вас

      С известием, что наш пикник расстроен.

      Прошу садиться, князь.

      Я спорил лишь сейчас,

      Что огорчитесь вы, – но вид ваш так спокоен.

      Мне, право, жаль.

      А я так очень рад,

      Пикников