Странники. Андрей Круз
Читать онлайн книгу.
скот выкармливали. В Вайоминг же повезли зерно из Альберты, то есть прямо от нас, а взамен к нам поехала вот эта самая роскошная говядина. То есть случилось разделение труда, так сказать, к взаимной выгоде.
А свинина у нас своя, свинарников хватает и кормов для свиней. И кур полно. А к чему это я? Да к тому, что на гриле у меня сейчас что только не лежало – и небольшие стейки, и свиная вырезка, и куриные грудки с острой приправой, и колбаски.
Середина дня субботы была великолепна, самый август, самая теплынь в самом разгаре. Во дворе пахло свежей травой – я с утра лужайку выкосил, – горящими углями, жарящимся мясом. Наверное, это и есть самый летний, дачный такой набор запахов. Или загородный, в моем случае, учитывая даже прошлое место жительства.
На задней террасе был накрыт стол, где пока только мяса и не хватало, а гости в ожидании его сидели кто где, больше с бутылками пива или бокалами вина в руках, болтая кто о чем.
Мне у гриля составлял компанию Теренс – высокий и тощий как смерть черный парень родом из Луизианы, который провалился в этот мир из Детройта, где работал в городской комиссии по зонированию. Там он по долгу службы, так сказать, спустился в темный подвал заброшенного здания, где у него неудачно погас фонарь. Надо ли говорить, что выбрался он из подвала совсем не там, где спустился.
Не буду описывать весь его путь, но закончился он на должности начальника базы в Грейт-Фоллз, той самой, где я сам начал службу на благо анклава, как раз под началом самого Теренса.
А еще у Теренса, когда он провалился, был рак. В четвертой, то есть терминальной, стадии, с метастазами и смертным приговором. Но здесь, в этом мире, развитие болезни остановилось. В анклаве были достаточно хорошие врачи, которые работали в достаточно хорошем госпитале для того, чтобы подтвердить такой диагноз. Рак остановился в своем развитии. Теренс жил себе и жил, все сроки для того, чтобы он взял да и умер, уже прошли, а он все не умирал.
Для меня это сюрпризом не стало. Время для чужих в тех мирах, куда они провалились, течет по-другому, совсем не так, как для местных.
– Время – категория скорее философская, – повторял я сейчас для Теренса чужие слова, которые когда-то слышал в Углегорске от профессора Милославского. – Вот эти часы, минуты – это вовсе не время, это единицы его измерения. Они могут быть длиннее, короче, они могут называться как-то по-другому, но именно течение самого времени это никак не изменит. Не важно, проживешь ты сто лет или четыреста кварталов, но на самом деле это будет один и тот же отрезок. Это как измерять длину метрами или футами.
– Но длина, как и время, категория абсолютная?
– Разумеется. Но это вовсе не значит, что мы все находимся на одной шкале. Один умный, но очень плохой человек мне объяснял, что мы, проваливаясь, по факту отрываемся от времени, как от… несущей конструкции, наверное. Мы проваливаемся в другой мир, в котором