Нечисть. Ведун. Tony Sart
Читать онлайн книгу.
и в земли эти. В чужие земли. Много кто тут обитал, в своем мире, в своей правде. Поделили мы этот мир, порушили единство. Мечом и огнем стали брать чужое, называя своим. И по праву сильного назначили себя хозяевами. Так стали мы Былью. Все, что человеку понятное и родное, все сюда относится. То же, что было нашими пращурами подвинуто да развеяно, стало Небылью. Старались отгородиться наши воинственные предки от сего, будто дети малые, силясь убедить себя: во что не верю, того и нет. Немало лет кануло, постепенно сплетаться стали два разных мира, учась ладить друг с другом. Да все одно как вода с маслом: сколько ни мешай – единым не станут. Разные мы. Вот для того и нужны мы, Ведающие, чтобы помогать люду простому да нечисти сказочной уживаться друг с другом. Быль есть, есть Небыль – а между ними мы мостиком. Шаток тот мостик… не оступиться бы.
Начинаю я свои записи по доброй воле, а не по принуждению.
Не от баловства праздного, а по потребности. Надеюсь я, что в час трудный пригодятся мои заметки, уберегут кого от беды.
Минуло немало лет, пройдено немало верст, а все каждый раз, как достаю я свои заметки, встает все ясно перед очами, будто вчера было.
Молод я был тогда, полон сил и веры в правое свое дело. Силы теперь, конечно, поубавилось, да и годы давят валуном неподъемным. Только веры, как и прежде, во мне вдосталь.
Сии заметки составлены были мной, юным ведуном Нежданом, в годы странствий моих по землям Руси Сказочной. По поручению старших из Ведающих должен был отправиться я в дорогу, дабы нести людям и нелюдям добро и правду. Много лет я, как и прочие мои други, постигал таинства знаний по старым, помнящим еще руки древних, манускриптам. До последней лучины вглядывался я в мудрость веков с тусклых страниц, дабы после идти в мир, нести знания о том, как жить в согласии Были и Небыли. Где оберег подсказать, совет аль борение.
Каждый ведун, что достиг предела знаний, заложенных в письменах, уходил из капища Ведающих. Многие отправлялись в Путь, мало кто возвращался. Кого настигала беда, а кого и люди забирали: оседали ведуны, детьми обзаводились, хозяйством. Все лучше, чем сгинуть в болотах тайных или в степях от зазубренной стрелы псоглавца-кочевника. Те же немногие, кто возвращался в капище спустя годы, становились старцами, Ведающими. Учили следующие поколения ладить с нечистью да с людьми. А заодно и новый опыт приносили, где какая диковинная жуть появилась, где нужное борение удалось выведать.
Вот и я, подпоясанный знанием, должен был пойти по миру, глазами своими те чудеса увидеть. А посему с полным коробом старых манускриптов, нехитрым припасом снеди, посохом да очельем ведунским отправился я от капища, что служило мне домом несколько лет, в путь-дорогу…
Сейчас я, шурша и перебирая разномастные свои заметки, вчитываясь в полустертые записи и силясь разглядеть зарисовки, понимаю, какой сложный путь ждал меня впереди. Огромный мир, одновременно чуждый и родной. Где испокон веков соседствовали люди и нечисть.
Помню, в ночь перед дорогой грезил я, как и все юнцы, борением со змеями нечистыми, хитрыми босорками, беспощадными ератниками… Как буду помогать людям жить в ладу с нечистью или же оберегать духов от лихих людей. Жар молодости горел во мне.
Оно и понятно. Это сейчас я, уже почти поравнявшись годами с мудрым моим наставником Баяном, повидав немало из того, о чем не писано да не сказано, понимаю, о чем иногда баял старик. И зрю, что тот молодой я ничего бы из завещанного не осознал. Пора не пришла.
И подумал я, что коли был бы еще жив старый Баян да подслушал бы мои размышления, то одобрительно хмыкнул бы мудрый ведун.
Всему своя пора.
А тогда, в то туманное весеннее утро, я, молодой да пылкий, покидал капище, бывшее мне с младых ногтей домом.
Меня никто не провожал. Не принято, да и чай не событие праздничное.
Ложится передо мной первый лист моих заметок, раздвигая череду прошлых лет.
Босорка
Там, где ведьма, там жито не свячено, кони не подкованы.
Прахом пусть улетает, бродячая, во четыре, ой, стороны.
Как завертит суховеем танец смерти, что иных древней,
Ведьма спляшет, а с верою нашей не справиться да не сладить ей.
Я медленно шел между домов, ступая аккуратно, на ощупь.
Дело было даже не в том, что не очень сподручно бродить темной ночью по деревне, норовя то и дело либо врезаться в плетень, либо налететь на оставленную кем-то колоду. А в том, что я смотрел на мир сквозь узкую, кривую щель, наспех прорубленную в полусгнившем полене. Приставив почти к лицу пахнущую сыростью и тленом деревяшку, я внимательно вглядывался в темноту.
Со стороны я вполне мог бы сойти за блаженного дурачка, у которого на уме невесть что. Если бы кому-то взбрело в голову набраться смелости выйти в ночь, дабы поглядеть на такое диво. А как заприметил бы случайный заброда на мне