Сухлым войлоком по стёжкам

      Разрыхлел в траве помет,

      У гумен к репейным брошкам

      Липнет муший хоровод.

      Старый дед, согнувши спину,

      Чистит вытоптанный ток

      И подонную мякину

      Загребает в уголок.

      Щурясь к облачному глазу,

      Подсекает он лопух.

      Роет скрябкою по пазу

      От дождей обходный круг.

      Черепки в огне червонца.

      Дед – как в жамковой слюде,

      И играет зайчик солнца

      В рыжеватой бороде.

      1915

      Белая свитка и алый кушак,

      Рву я по грядкам зардевшийся мак.

      Громко звенит за селом хоровод,

      Там она, там она песни поет.

      Помню, как крикнула, шигая в сруб:

      «Что же, красив ты, да сердцу не люб.

      Кольца кудрей твоих ветрами жжет,

      Гребень мой вострый другой бережет».

      Знаю, чем чужд ей и чем я не мил:

      Меньше плясал я и меньше всех пил.

      Кротко я с грустью стоял у стены:

      Все они пели и были пьяны.

      Счастье его, что в нем меньше стыда,

      В шею ей лезла его борода.

      Свившись с ним в жгучее пляски кольцо,

      Брызнула смехом она мне в лицо.

      Белая свитка и алый кушак,

      Рву я по грядкам зардевшийся мак.

      Маком влюбленное сердце цветет…

      Только не мне она песни поет.

      1915

      Наша вера не погасла,

      Святы песни и псалмы.

      Льется солнечное масло

      На зеленые холмы.

      Верю, родина, и знаю,

      Что легка твоя стопа,

      Не одна ведет нас к раю

      Богомольная тропа.

      Все пути твои – в удаче,

      Но в одном лишь счастья нет:

      Он закован в белом плаче

      Разгадавших новый свет.

      Там настроены палаты