Жил человек, любимец нежных муз.

      Жену любил, не ждал чужих советов,

      Цилиндр он носил, а не картуз,

      Читал стихи поэт и в высшем свете.

      Его стихи, поэмы, сказки – свет.

      Да, свет, что излучает солнце.

      Прозаик и мыслитель, и поэт,

      Ликует он, сверкает так до донца.

      Он мыслил изумительно в стихах,

      Был непонятен призрачным натурам,

      И потому остался он в веках,

      В застывших и прекраснейших скульптурах.

      Так можно необъятное объять?

      На это лишь способен чистый гений!

      Он музой в высшей степени объят.

      Он монастырь из стихотворных келий!

      Он человек! А, может быть, и нет.

      Порой мне не понять объем великий,

      Что выдал в лучший мир один пиит,

      А может в том объеме чьи-то лики?

      Ох, какой Вы неласковый, милый!

      Вы сегодня немного чужой,

      И стоите у крепости виллы.

      Неприветливость – это, что шок?

      Ох, какой Вы неласковый, милый!

      Неприветливый Вы и ревнивый,

      Но скажите: Любовь ни к чему?

      Вы колючий и очень ранимый,

      Так скажите то сердцу, ему.

      Неприветливый Вы и ревнивый.

      Встрепенулись все ветви у клена.

      А березка поникла главой.

      Ох, какой Вы еще зеленый,

      Хоть на вилле слывете главой.

      Встрепенулись все ветви у клена.

      Эти здания, что нас окружают,

      Сероватые окна небес,

      Здесь за шторами много решают,

      Не обходится там без невест.

      Эти здания, что нас окружают.

      Только мне улыбнитесь немного,

      Осветите собой небеса.

      Мой любимый такой недотрога!

      И на клене всплакнула роса.

      Только мне улыбнитесь немного.

      Вентилятор дует нежно,

      Ване душно без него.

      Ваня трудится прилежно,

      И одет весьма легко.

      Взрывы хохота тревожат

      Запотевшее окно.

      Капли дождика не вхожи

      В это плотницкое дно.

      Дождик бешено, надрывно

      Барабанит по стеклу.

      С миром дождь дает обрывы.

      Ваня смотрит на пилу.

      От рубанка доски были

      И чисты и холодны.

      Было, было, грязь поплыла,

      Но от бревен отлегло.

      Воздух стал послушно влажный

      И дыханье песнь поет.

      Вентилятор хоть и важный,

      Но он влажность не дает.

      Глаза шафера, как мерцание звезд,

      Они охотно едут за мечтами.

      В московских пробках многих он провез.

      Дома. Дороги. Пассажиры – дамы.

      И все же есть маяк его дорог,

      Вернется