Когда последние аккорды оркестра затихли в огромном зале, я почувствовала, как всё тело наполняется чем-то невесомым. Аплодисменты нарастали волной, заполняя каждый уголок пространства, словно перезвон колоколов. Я стояла на сцене, сжимая в руке искусственную розу и смотрела в зал, сквозь слепящий свет софитов.

      – Поклон, – шепнул Дэвид, стоявший рядом, почти не разжимая губ.

      Его рука легко коснулась моей поясницы – мимолётный жест, от которого по спине пробежала дрожь, совершенно не связанная с прохладой декабрьского вечера, проникавшей даже сквозь толстые театральные стены.

      – Прости, забылась.

      Все синхронно склонились перед публикой. Это был наш последний спектакль перед Рождеством – кульминация трехмесячного марафона ежевечерних представлений. Завтра театр закроется на праздничные каникулы, а сегодня зал был полон до отказа. Горожане, уже пропитанные предрождественским настроением, пришли насладиться классической постановкой перед тем, как погрузиться в семейные праздники.

      Когда занавес наконец опустился в третий раз, я позволила себе выдохнуть. Обмениваясь объятиями с коллегами, я улыбалась так широко, что заболели щёки. Дэвид, поймал мой взгляд через плечо режиссера и подмигнул.

      – Ты была великолепна сегодня, – сказал он, когда мы встретились уже за кулисами. – Особенно в сцене расставания.

      – Спасибо, – краска залила мои щёки. – Ты тоже был… необычайно убедителен.

      Мне хотелось сказать гораздо больше. Например, что каждый раз, когда он произносил слова любви, что-то внутри меня пульсировало, пусть это и были всего лишь реплики из пьесы. Или что его глаза в финальной сцене вызывали настоящие слёзы, а не актерскую имитацию. Но вместо этого я просто улыбнулась, приобняла его и поспешила к своей гримёрной, чувствуя спиной его взгляд.

      В гримёрках царил праздничный беспорядок. Кто-то из технического персонала развесил гирлянды и небольшие рождественские украшения над зеркалами. В углу даже стояла крошечная искусственная ёлочка, украшенная дешёвыми игрушками из супермаркета.

      Легкий грим, превращавший меня в юную аристократку начала века, теперь казался мне неуместно тяжелым и густым, скрывавшим мои истинные черты. Я потянулась за салфетками и кремом для снятия макияжа, когда в дверь постучали.

      – Можно? – В проёме показалась голова Марты, костюмерши, с которой мы успели сдружиться за все это время.

      – Конечно, заходи.

      Марта, яркая блондинка с россыпью веснушек на носу, прошла в комнату, неся костюм на вешалке.

      – Потрясающее представление! – воскликнула она, аккуратно вешая платье. – Я видела, как женщина в третьем ряду рыдала во время вашего последнего диалога.

      – Правда? – Я не могла сдержать довольной улыбки. – Значит, мы справились.

      – Более чем, – Марта опустилась на соседний стул. – И, кстати,