Вернулись засветло. В доме было натоплено, и Илья открыл окна. Пока чистили зубы, комната остыла.

      Саша тихо скулила, когда, голые, они забрались на ледяную простыню.

      Проснулись они одновременно.

      – Я что-то раскисла… – Голос ее был хрипловат со сна. – Который час?

      Илья взял со стула часы и закинул под кровать.

      – Ты мой любимый… – шептала, улыбаясь, Саша.

      Запах сырого песка проникал в комнату.

      В распахнутое окно смотрел пасмурный светлый день, и дождик редко сеялся с прозрачного неба. Листья вразнобой потрескивали под каплями.

      – Не сердись на меня, Илюша, – вздохнула она. – Кто ж знал?

      Илья засмеялся:

      – А может, и разошлись бы, если б тогда поженились…

      – Глупости, – сказала она с обидой. – Ничего бы не разошлись. Ты меня любил, а это главное. Господи, какая я дура была, Илюша! – Глаза ее вдруг наполнились слезами. – Ведь ты мне давно нравился, с каких пор! Только я этого не сознавала. А вот что-то такое… – Она запнулась на мгновение. – И торопился ты… – Саша улыбнулась. – Целоваться с тобой мне не хотелось.

      – А теперь?

      – Да ну тебя! Семнадцать лет было, Илюша, что же ты хочешь? Я себе бог знает чего воображала, а все вдруг кончится Илюшкой, которого я знаю-перезнаю? И больше ничего не будет? Обидно казалось… А когда узнала, что женился, – от злости чуть не повесилась… Всё по-дурацки, всё! И романы какие-то нелепые, и замужество это… Профуфыкала я свою жизнь, милый!

      И она сладко, взахлеб заплакала. Илья прижал ее к себе и рассмеялся:

      – А ты все такая же плакса, Сашка.

      – Угу…

      – Ну, не реви… Все-таки встретились. Хорошо хоть в тридцать, а не в семьдесят.

      – Мне еще только будет, нечего прибавлять.

      – Тем более. Хватит реветь. Погода вон какая…

      – Мне так с тобой легко, Илюша, просто… Я с тобой ничего не боюсь, мне ничего не стыдно, абсолютно ничего! Даже жутко… Мне с тобой притворяться не надо, я такая, какая есть.

      – Что ж с Олегом – пять лет притворялась?

      – Да ну… – Она вздохнула прерывисто и шморгнула носом. – Пусть я плохая, злая, но неужели любить меня не за что? Я-то ведь знаю, что я многих получше, а мне все время внушали, что я просто взбалмошная баба, истеричка, что мне надо какой-то другой стать, как будто я больная… Да я к нему в кровать лишний раз лечь боялась, честное слово! Боялась развратной показаться, это мужу-то! Все за свободу свою держался. Освободила я его, пускай радуется!