Вернулся он как-то под вечер с баллончиком и покрасил. Все только переглянулись.

      – Зелёнка скоро попрёт, – пояснил он. – Камуфлироваться надо…

      За недолгую весеннюю ночь свежеокрашенный АК-47 высох, но не он удивил народ поутру.

      Выяснилось, что это был только первый шаг к падению Петровича.

      Вместе с потёртым, пошкрябанным, когда-то надёжно воронённым автоматом преобразился и его хозяин.

      Взамен благородной окопной недельной небритости у Петручио наметились язвительные усики, как у Пуаро.

      В темноте располаги накануне мы их не разглядели, а тут нате вам.

      Но и это не всё.

      Немного помявшись, новообретённый ветреник показал нам серебряный перстень с летучей мышью.

      – У морпехов выменял…

      Почему у морпехов оказался перстень с эмблемой разведки, никто и не спрашивал, преображение одутловатого, налитого житейским опытом закоренелого отца семейства в легкомысленного мальчишку-первохода было ошеломляющим.

      – По ходу, дело за пень задело! – сказал ротный шутник. И оказался прав.

      Звали её не по-русски и не по-украински, а как-то удивительно интернационально: то ли Регина, то ли Снежана, то ли Диана. Но была она не армянка и не цыганка, а коренная, херсонская.

      Был, наверное, и муж…

      – А!.. – махала она рукой, и было непонятно: то ли он с хохлами ушёл, то ли, как у многих русских баб, просто ушёл…

      Но вдовой она не была ни с какой стороны. Немного за или только-только сорок. Яркая, губы по моде, брови накрашены. Сзади и спереди всё утянуто, но если вывалится, то вывалится, не обвиснет. Одним словом, хохлушка. Но при этом – современная хохлушка, то есть – сделанная.

      Сделавшая себя вопреки молодости и геронтологии.

      Как они спелись, Бог ведает. Работала она в салоне (сиречь парикмахерской), который по военному времени большую часть недели стоял закрытым, но иногда подзабытым рекламным заревом заливал центральную площадь городка, и тогда к нему по привычке тянулись женщины, скорее