История замороженной девочки. Максим Бур
Читать онлайн книгу.
живут не просто выживающие – здесь живут Лондонцы. И в этом холодном, туманном воздухе слышно их дыхание, мерный шаг по булыжникам и бесконечную борьбу за следующий день.
Зима выдалась суровой – такой не помнили даже старожилы с рынков Спиталфилдса. Мороз стоял неделями, пробираясь сквозь щели в окнах и под дверями, точно ищейка, вынюхивающая слабых. Темза начала покрываться льдом у берегов, и даже чайки летали ниже, будто искали укрытие от леденящего ветра.
В некоторых районах, вроде тех, где были установлены паровые генераторы – Воксхолл, части Саутуорка, новый жилой квартал у Кенсингтонских доков – жизнь текла относительно спокойно. Там люди могли укрыться в общественных домах обогрева, питейных заведениях с угольными печами или приютах, которые подключались к паровой сети. Говорили, что в Воксхолле даже бани работали, и можно было за два пенни отогреть ноги и получить кружку бульона.
Но остальному Лондону повезло меньше. В восточной части города, где дома стояли впритык, словно плечом к плечу, чтобы хоть как-то сохранить тепло, дети спали в одежде, а утром отдирали отмерзшие рукава от постелей. Люди грелись дыханием друг друга, собирались в тесных кухнях, если таковые были, и разводили огонь прямо в жестяных ведрах.
Бедняки устанавливали баррикады из тряпья на дверях, затыкали щели газетами и молились, чтобы труба не забилась – иначе дым начнёт душить раньше, чем мороз. Многие ночи заканчивались безвозвратно: в лондонских переулках находили тела, окоченевшие в позе сна.
Больницы были переполнены, но лекарств не хватало. Простая простуда превращалась в воспаление лёгких, а кашель стариков эхом расходился по улицам, будто метки смерти. Даже в бедных районах начали исчезать кошки и собаки – в такие времена животные становились едой.
Общество, стиснутое холодом, стало жёстче. Те, кто мог делиться, делились – но всё больше людей замыкались в себе, защищая свой уголок тепла как последний бастион. И всё же, несмотря на голод, холод и отчаяние, улицы продолжали жить. Дети лепили из грязного снега фигурки, уличные музыканты играли возле пабов, а торговки, едва шевеля руками в варежках, всё равно выкрикивали цену на картошку, словно споря с самой зимой: «Мы ещё живы. Мы всё ещё здесь.»
Старик вспоминал, он вспоминал всю свою жизнь, здесь прошла вся его жизнь. Лондон, зимний Лондон, рождественские праздники он прокручивал память и окунался в давно прошедшие дни.
«Даже холод не может заглушить голос памяти. Я сижу у старой печи, глядя на слабое пламя, что пляшет в угольной золе. Руки мои дрожат не от страха, а от возраста, и от холода, что, кажется, поселился во мне давно и навсегда. В этом старом доме на Уайтчепел-роуд всё пропитано временем – стены, пахнущие гарью, потрескавшийся чайник на плите, да и сам я, уже часть мебели.
За окном вой ветра, такой знакомый, будто пришёл поприветствовать меня – давнего друга или,