Глава 10

      Сын спит в своей комнате – уставший и счастливый. Я сижу у его кровати дольше, чем нужно, просто чтобы отдышаться, но, по правде говоря, это совсем не помогает.

      Щеки горят, а глаза лихорадочно блестят – особенно когда я нахожу в своем гардеробе платье, которое никогда не осмеливалась надеть, хотя Саша просил об этом множество раз.

      Это платье меня уговорила купить Вика в одной из поездок по Европе, но теперь, когда я его надеваю, то не узнаю себя в зеркале: шелковое платье цвета топленого молока настолько тонкое, что идеально садится по моей фигуре. Достаточно короткое, с тонкими бретельками, открытыми плечами и ключицами – слишком откровенное, как будто бы. Слишком нежное.

      Внутри поднимается азарт и легкий адреналин: почему нет? Что мне за это будет? И как он посмотрит на меня, когда я выйду в этом образе?

      Я прижимаю холодные ладони к щекам и чувствую, что пылаю. Кожа горячая – то ли от выпитого вина, то ли от жары, то ли от сомнений. Стою, разглядываю свое отражение, и сердце стучит в висках. Я хочу переодеться обратно, но из открытого окна доносится голос Саши, чей-то смех, звон бокалов и гудение музыки. Вечер в самом разгаре, а Саша не любит ждать.

      Поэтому я выпрямляю спину, распускаю кудри и выхожу.

      Легкий шорох ткани по коже, шелест тонкого платья, прохладный ветерок скользит вдоль оголенных плеч. Носки обуви тихо стучат по гладкому дереву террасы. Воздух на улице теплый, с привкусом дыма и розмарина. Саша только что поджарил мясо, а Вика с Лешей открыли новую бутылку вина. Мужчины смеются, обсуждая политику, налоги и финансы.

      Он замечает меня первым.

      Камаль сидит чуть поодаль, боком к костру, в полутени. Свет от пламени играет на его лице, подчеркивает скулы, тени под глазами. Его взгляд сразу находит меня – и этот взгляд… слишком прямой. А еще настолько резкий, что на миг я теряюсь.

      Камаль впивается в меня глазами. Сначала в лицо, потом вниз – по шее, по открытым ключицам, по тонким бретелькам, по линии платья, которое не скрывает почти ничего.

      Потом – по ногам. До тонких, завязанных крест-накрест плетеных ремешков на щиколотках.

      Вернувшись обратно, его взгляд становится темным, почти черным, как у хищника, и я понимаю, что моя маленькая шалость удалась.

      Его челюсть сжимается как в замедленной съемке, а шея слегка напрягается. Пальцы, удерживающие бокал с алкоголем, сильнее обхватывают тонкую ножку, и я затаиваю дыхание, ожидая, что хрусталь сейчас разобьется от напряжения, но этого не происходит.

      В его взгляде настоящая черная бездна, а в моем – тонна вызова.

      «Ты сам решил остаться», – читается в моих глазах.

      – Вот