Под крышами Парижа (сборник). Генри Миллер
Читать онлайн книгу.
для чего его вызвали. Морикан все пытался напомнить ему о причине его визита, но моему другу удавалось направить его внимание в другую сторону. Наконец, выписав рецепт, оставленный перед носом Морикана, он собрался уезжать.
Я проводил его до машины, желая узнать, что же он на самом деле думает.
– Тут ничего не сделаешь, – сказал он. – Когда он перестанет думать о чесотке, она исчезнет.
– А пока?..
– Пусть принимает таблетки.
– Они действительно помогут?
– Это зависит от него. От них никакого вреда, равно как и никакой пользы. Если он не решит иначе.
Последовала тяжелая пауза. Вдруг он сказал:
– Хочешь, дам тебе честный совет?
– Конечно хочу, – сказал я.
– Тогда сбагри его с рук.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что слышал. Это все равно как если бы ты поселил у себя прокаженного.
Вероятно, у меня был крайне озадаченный вид.
– Все очень просто, – сказал мой друг. – Он не хочет выздоравливать. Сочувствие, внимание – вот чего он хочет. Он не мужчина, он дитя. Испорченное дитя.
Снова пауза.
– И не беспокойся, если он станет угрожать самоубийством, когда все остальное провалится. Он себя не убьет. Он слишком себя любит.
– Понимаю, – сказал я. – Вот, значит, как оно обстоит… Но, черт подери, что же мне ему сказать?
– Это на твое усмотрение, старина. – Он завел мотор.
– О’кей, – сказал я. – Может, мне и самому эти таблетки пригодятся. Во всяком случае, премного благодарен!
Морикан уже дожидался меня в засаде. Он попытался изучить рецепт, но ничего не разобрал – почерк был ужасный.
В нескольких словах я объяснил ему, что, по мнению моего друга, его недомогание психологическое.
– Это и дураку известно! – выпалил он. И на следующем выдохе: – Он действительно доктор?
– И довольно известный, – ответил я.
– Странно, – сказал Морикан. – Он говорил как имбецил.
– Да ну?
– Спрашивал, не занимаюсь ли я онанизмом.
– Et puis?..[99]
– Нравятся ли мне женщины так же, как мужчины. Принимал ли я когда-нибудь наркотики. Верю ли я в эманацию. И так далее и тому подобное… C’est un fou![100]
На минуту или больше он от гнева потерял дар речи. Затем тоном абсолютно несчастного человека он пробормотал как бы самому себе:
– Mon Dieu, mon Dieu, qu’est-ce que je peux faire? Comme je suis seul, tout seul![101]
– Ничего-ничего, – промямлил я, – успокойтесь! Есть вещи похуже чесотки.
– Например? – спросил он.
Он задал вопрос столь быстро, что застал меня врасплох.
– Например? – повторил он. – Психологическое!.. Pouah![102] Он, должно быть, принимает меня за идиота. Что за страна! Никакой гуманности. Никакого понимания. Никакого интеллекта. О, если бы я только мог умереть… сегодня же!
Я не проронил ни слова.
– Чтоб
А потом?
Какой-то сумасшедший!
Боже мой, боже мой, что я могу поделать? Как я одинок, совершенно одинок!
Тьфу!