Первая Мировая. Война между Реальностями. Сергей Переслегин
Читать онлайн книгу.
освобождены в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и по Берлинскому договору 1878 года «временно оккупированы Австро-Венгрией». Против этого с самого начала выступала Сербия, указывая, что 50 % населения провинций составляют этнические сербы.[20] В начале ХХ века правительство младотурок заявило свои «неотъемлемые права» на Боснию и Герцеговину, что заставило австрийцев перейти к активным действиям. Султан согласился взять за две провинции 2,5 миллиона фунтов стерлингов – деньги были очень нужны. Италии заплатили невмешательством Вены в Ливийскую войну. Россия также не особенно возражала, потребовав лишь отмены нейтрализации Босфора и Дарданелл и отказа Болгарии от формального вассалитета по отношению к Турции. Сербия находилась в фарватере русской политики и самостоятельно выступить против Австро-Венгрии не имела возможности.
Все могло пройти без всяких осложнений, но австрийская дипломатия поспешила и сделала решительный шаг, не выждав удобного момента. Великобританию и Францию судьба Боснии и Герцеговины не волновала ни в малейшей степени, но вот статус Черноморских проливов значил для них очень многое. В итоге Россия дезавуировала достигнутые договоренности, что сделать было весьма легко, поскольку переговоры А. Извольского с А. Эренталем носили совершенно неофициальный характер.
Далее раскрутился обычный Балканский кризис: мобилизация в Сербии и Черногории, мобилизация в Австрии, давление Германии на Россию, окончившееся для Николая II «дипломатической Цусимой». Двадцать третьего марта 1909 года Россия признала аннексию Боснии и Герцеговины, а неделей позже это вынуждена была сделать и Сербия. Девятого апреля 1909 года свершившийся факт был официально признан великими державами, а А. Эренталь получил титул графа.
Сербия отступила, официально объявила об отказе от антиавстрийской пропаганды в Боснии, но ничего не забыла и не простила.
И здесь проявляется одна из скрытых пружин европейской политики и истории. До XVII столетия европейское пространство структурировалось наднациональными образованиями – Священной Римской империей и Французской монархией с одной стороны, и Османской империей – с другой. Россия, Англия, еще не ставшая Великобританией, и Швеция составляли периферию континента.
Такая ситуация не изменилась де-юре и после Тридцатилетней войны, хотя фактически Вестфальский мир зафиксировал суверенитет Нидерландов и Швейцарии, то есть возникновение «неимперской Европы».
В ходе Великой французской буржуазной революции аббат Сиейес придумал слово «нация», имея в виду исключить из числа французов «нежелательных лиц», то есть высшие сословия: «третье сословие и одно представляет собой нацию». С этого момента в Европе неизбежен конфликт двух законодательных начал.
В империях есть подданные. И если не считать России с ее упором на «православие, самодержавие, народность», национальность и вероисповедание подданных никакого значения для монарха не имеют. Территориальный суверенитет
Ума не приложу, каким образом Сербия обосновывала эту цифру. Понятно, что ни о каких внятных и достоверных статистических исследованиях на территории Османской империи, оккупированных Австро-Венгрией, и речи быть не могло.