– Но я-то Джорджа не знаю, – заметил Дэвид, – так что… Для меня это звучит как «знакомый знакомого». ЗэЗэ.

      Талья, взвесив сказанное, озорно улыбнулась (лет тридцать с плеч долой):

      – Теперь я вижу, чем ты занимаешься в свободное от кофейка время, умник-баловник! За то тебя, наверно, баксами и осыпают.

      Писатель, надув щеки, развел руки в комичном жесте рыбака: мол, вот как я крут:

      – Гений, одно слово.

      – Уж куда с добром! Так чего б тебе не прихватить свой умище домой и не заняться действительно работой?

      – Дельный совет, как всегда, – усмехнулся писатель.

      – Ну а то! Вот такая я вся из себя, блин, мудрая. А теперь давай, стартуй. Мне проще подворовывать коврижки, когда рядом один только Дилан.

      Уже открывая дверь, Дэвид обернулся.

      – Таль, – сказал он неуверенно, – а… роман твой как?

      – Хочешь мне помочь его запалить? Так давай, спички найдутся.

      – Я как бы не спец, но… Если ты не против, чтобы я на него как-нибудь взглянул… Было бы приятно. Нет, правда.

      Талья моргнула с трогательным изумлением. Тут уже не просто тридцать лет долой: на писатели смотрела, можно сказать, пятнадцатилетняя девчонка.

      – Ой, Дэвид… Это было бы так круто! – ответила она. – Я тебе прямо сегодня, как доберусь домой, скину его по мейлу. Там, понятно, еще черт ногу сломит, но… Для меня это знаешь как много значит. Просто отпад!

      – Единственно, правда, не берусь с гарантией сказать, когда выдам тебе результат.

      – Да я что, не понимаю, что ли! И доставать тебя насчет него не буду, обещаю. Дэвид, ты такая лапа, такая душка! Спасибо тебе!

      Он, чувствуя себя нелепо, кивнул:

      – Друзья они на то и друзья.

      Домой литератор шел со смутной мыслью, что о своем широком жесте ему так или иначе придется пожалеть, но при этом внушал себе, что, как ни крути, а за участие к себе приходится платить. Ведь он все-таки обязан Талье за то, что она чутко подхватывает его настроение. Брал свое и невидимый гаер, дающий о себе знать эдаким зудом в трудноопределимой части ума – где-то сзади, откуда исходят идеи (в том случае, когда они удосуживаются туда являться).

      Дома писатель поднялся прямиком в спальню, оборудованную под кабинет. Стоило ему обосноваться за письменным столом, как зазвонил телефон. Дэвид, чертыхнувшись, одной рукой ухватил трубку – другая у него в это время была занята клавиатурой. Как только что-то начинало приходить ему в голову, он тут же начинал набивать текст, пока мысль не вылетела у него из головы.

      – Да! – крикнул мужчина в трубку.

      В ответ молчание.

      – Отель разбитых сердец слушает! – съязвил Дэвид. – Говорите же,