Я пронеслась через террасу и кинулась к беседке, занавешенной зарослями сплетенных лиан. Эту часть сада я любила больше всего, потому что садовник оставлял ее почти нетронутой, лишь слегка корректируя буйство природы. И вон ту беседку, скрытую дикими вьющимися растениями, даже нельзя было найти, если не знать, где она.

      Хотя, конечно, и отец, и Люк были прекрасно осведомлены, где именно я порой прячусь. Так что я села на скамеечку, гордо выпрямила спину и надула губы, ожидая, когда меня найдут и придут мириться. Хотелось, чтобы нашел отец: обычно именно он так и поступал. Находил, щекотал или просто смотрел своими золотыми глазами, и я уже не могла сердиться. И со вздохом облегчения вылезала из убежища.

      Но почему-то никто не шел, и, заскучав, я присела на корточки, вытащила из-под скамеечки припрятанный мешочек с мелками и принялась выводить на досках узоры. Как всегда, увлеклась так, что и не заметила, как пролетело время, только осознала, что проголодалась.

      Я вылезла из зарослей и неторопливо пошла по дорожке, представляя, как буду сидеть за обедом с гордым и неприступным видом и, конечно, даже не улыбнусь на подначки Люка и смех отца. Вот еще!

      Сад у нас не просто большой – огромный, а эта часть располагалась на значительном расстоянии от дворца. И все же… почему так тихо? Я приостановилась, задумавшись. Еще не понимая, что мне не нравится, настороженно прислушивалась, пытаясь уловить хоть какие-то звуки. Но дворец замолк, притаился, словно зверь перед прыжком. Странная ассоциация, что пришла мне в голову, заставила поморщиться. Полно, Ева, какой зверь? Полдень, самая жара – вот придворные и разбрелись по прохладным покоям или сидят в гроте, омываемом хрустальным водопадом.

      И все же мне было не по себе. Вспомнилось, как умолкли птицы возле Озера Жизни. В тот день, когда я увидела арманца. Сердце совершило в груди кульбит и затрепыхалось попавшей в силки пичугой. Я неуверенно оглянулась. Что за глупости лезут мне в голову?

      И что за странный запах?

      Я потянула носом воздух и скривилась. Чем так тошнотворно воняет?

      Пошла вперед и вздохнула с облегчением, увидев за кустами бирюзовое платье.

      – Мадлен! – позвала я. Любовь девушки к этому цвету уже стала байкой среди виа. Впрочем, голубоглазой брюнетке он действительно шел. Я обошла кусты, продолжая говорить: – Мадлен, представляешь,