Она явилась к вечеру. Сама втащила две здоровенных сумки, ещё две – на длинных ремнях, надетых крест-накрест, сняла через голову, отставила, выдохнула и опустилась на диван. Она расстегнула куртку, стала разматывать шарф, и я вдруг заметил: причёска изменилась! Теперь у девушки были ровно подстриженные волосы, открытая шея, прямой пробор. Значит, приплести её к пледу не получится. И очков на ней нет, значит, не так уж близорука. Как, однако, непросто всё складывается… И манеры-то у нас независимые, и взгляд серьёзный, и губы сжаты. Значит, не боишься ничего? Ну что ж, посмотрим, посмотрим.

      В первый вечер она обзванивала знакомых, говорила: «Здравствуйте. Это Александра Никифорова»; или: «Привет, это Саша», – и сообщала, что переехала и что звонить ей теперь можно только на мобильный телефон.

      У неё обнаружились интересные привычки.

      По утрам, услышав сигнал будильника, она хмуро смотрела на экран невидящими глазами и тут же засыпала снова. Следующий сигнал вызывал у неё досадливый стон в подушку, и только после третьего звонка – как в театре! – Александра Никифорова наконец поднималась и, зевая, брела в ванную.

      Потом она пила кофе на кухне, судя по запаху – растворимый (никогда не понимал, как можно пить эту пахнущую сургучом чёрную водицу), потом быстренько одевалась, кидала в сумку телефон, наушники, книгу и уходила всегда в одно и то же время.

      Иногда после работы она до ночи сидела со стопкой распечатанных листов, читала, помечала что-то на полях. Я заглядывал пару раз – бред: «консигнация, антиципация, шоуинг». Что-то связанное с финансами, как я понял. Ну что ж, наверное, так принято, финансам нужны надёжные шифры.

      Она засыпала в наушниках, а ночью выпутывалась из проводков и отодвигала их в сторону, так и не выключив плеер. Я садился на пол рядом со свисающим с дивана наушником и слушал. Мне особенно нравился Стинг. Я думаю, он такой же, как я, или станет таким когда-нибудь. Иногда, целый день