Мы разыскали в сарае приставную лестницу, втащили в избу и через люк с заржавленным засовом поднялись на чердак. Судя по слою пыли, сплошь покрытому крапинами мышиных следов, Гематоген здесь не был много лет.

      – Я пошла назад, – разочарованно сказала Мышь, но осталась у люка. Ее астма не любит пыли. Мышь сразу краснеет, начинает задыхаться и пшикать в рот из баллончика, только лекарства ей плохо помогают.

      – Гляди оттуда, а будет плохо, сразу выскакивай из дома, – посоветовал я.

      – Разберусь, – буркнула Мышь.

      На чердаке стоял полумрак. Нагибаясь под гамаками паутины, я дошел до светового оконца и распахнул его настежь. Косой солнечный луч ворвался на чердак. В нем плясали пылинки. Внизу Гематоген поднял голову на стук раскрытой рамы – и, конечно, промолчал.

      – Странно, у меня даже слезы не текут, – заметила Мышь. – Может, в тайге другая пыль?

      Я оглядывался. Под седой кисеей паутины проступали очертания древних радиоприборов с лампами и циферблатами.

      Мышь сказала:

      – Рация.

      – У Гематогеши?!

      – А что, Гематогеша не человек? Здесь была метеорологическая станция, он сидел и передавал по радио, какая погода в тайге. А потом его заменили на спутник. Из космоса же лучше видно.

      Мне всегда казалось, что старик не сумел бы освоить ничего сложнее колуна.

      – Не знал, – выдохнул я.

      – Потому что ты не любопытный. А я все-все спросила у Болтунова. Надо же было знать, куда нас везут. Только все равно получился как бы обман, – вздохнула Мышь. – Болтунов говорил: «Бывшая метеостанция», «Погоду по всей трассе давали», а тут избушка на курьих ножках и старик сидит, керосин экономит. Мне представлялось, что все посерьезней. А Петя служил в армии прапорщиком и хотел забрать Гематогена к себе. Гематоген говорит: «Никуда не поеду, я тут привык». Тогда Петя решил ему хотя бы новую избу построить, но его укусила гадюка, вот…

      Мышь журчала без перерыва. Я понял, что она опять сочиняет, и слушал вполуха. Так, рация, стул с провалившимся плетеным сиденьем, покрытый пылью толстый журнал на столе… А это что? Сундук. Раньше я видел их только на картинках в детских книжках, где царь Кощей над златом чахнет.

      Сундук был высотой мне по пояс, с горбатой крышкой, окованный железными полосами. Я вывернул из дужек незапертый замок и приподнял крышку. В глаза бросились какие-то не то юбки, не то платья из ситца с блеклыми цветами. Стало неловко, как будто я подглядел чужую жизнь.

      – Что там? – спросила Мышь.

      – Женские вещи. Раз был сын, то и жена была. Тоже умерла, наверно.

      Я закрыл сундук и пошел дальше. Вот вместилище поновее – чемодан из картона. У нас такой стоит в чулане, папа называет его фибровым. Наверное, фибр (или фибра?) это и есть плотный картон.

      – Оно, – сказал я, приподняв крышку. Сверху в чемодане лежали детские коньки и сдутый футбольный мяч.

      – Тащи сюда! – скомандовала Мышь.

      Я еле оторвал чемодан от пола, такой он был тяжелый. Помимо коньков и мяча в нем