Он глядел, словно гладил, а я визави

      изучала с прищуром, как сноску петитом.

      Он облизывал губы в невинной крови,

      непрожаренный ростбиф жуя с аппетитом.

      Я бежала на встречу, как зверь на ловца,

      предвкушая охоту, почуяв добычу,

      чтоб весь вечер глядеть на него, наглеца —

      как он пакостно чавкает, шею набычив.

      Кто-то скажет: «Постой, где сюжетная нить?

      Что за дичь ты несешь? Кто охотник, кто жертва?»

      Да, все так… Но прошу вас меня извинить —

      это жизнь, а она не имеет сюжета,

      растекаясь, как постмодернистский роман,

      заплетаясь причудливо, словно мицелий…

      фокус-покус оптический – полный обман,

      и приклад на плече, и объект на прицеле.

      «Если у вас есть тайна – надо ее хранить,

      если же нет – стоит ее придумать.

      Но ненадежно зарытое станет гнить

      и отравлять эфир, или, как в пруду муть,

      с темного дна всплывет в неурочный час,

      или как орган вырезанный заноет…

      Вот и выходит – если сокрыта часть,

      значит, ущербно прочее-остальное.

      Спрятанное – изъятое из бытия —

      попросту кража… Но мне сие до лампады.

      Сделаю, как решила!» – думала я

      ночью на кладбище, с фонарем и лопатой.

      Маленькой тайне в коробке из-под сапог

      будет просторно, словно в гробу на вырост.

      И никаких свидетелей. Только Бог

      знает, что я натворила, но Он не выдаст.

      Мы созданы из вещества того же,

      что наши сны, и сном окружены

      всю жизнь, и жизнь сама на сон похожа.

      Нам кажется, что мы защищены,

      что в мире нет прочней материала,

      что утром мы проснемся, как всегда.

      Закутаемся на ночь в одеяло

      и вроде ничего… Не страшно, да…

      Так спи спокойно, незабвенный друг,

      в роскошном люксе, в дворницкой каморке —

      спи, но memento mori – можно вдруг

      зажмуриться и очутиться в морге.

      Вот место, где не ночевал Творец!

      Нет, правит бал не адский сатана там —

      Сатурна Сектора суровый жрец

      с ножом в руке – патологоанатом

      пришел и хладнокровно обнажил

      кишок замысловатые извивы,

      волокна мышц и разветвленья жил.

      А нам казалось, мы неуязвимы…

      Он это заблужденье опроверг,

      чудесный храм, великий дар господень

      безжалостно вскрывая, как конверт,

      который больше ни на что не годен.

      И наклоняясь к мертвому письму,

      строку он произносит за строкою.

      Ну что ж, теперь он понял, почему

      не бьется сердце под его рукою.

      Что делать? Майский вечер тих и светел,

      вот-вот завьет руладу соловей,

      но лес моей души терзает ветер,

      срывая листья мертвые с ветвей.

      Кто виноват? Сама я, чадо мая,

      сметаю чувств сухие лепестки.

      Мне не хватает чуткого вниманья,

      прикосновенья