Пуговицы (сборник). Ирэн Роздобудько
Читать онлайн книгу.
телецентра, взяла кучу интервью. Но делала это не ради славы. Там, в Таллинне, у костров, горящих на улице, она снова была по-настоящему счастлива. Потому что здесь, дома, было: «Нет, ребята, все не так…» Она боялась себе признаться, что обманулась, что ожидания оказались напрасными. И все это – завязано на ее муже, которого она считала героем. Еще страшнее было думать о том, что он вовсе не герой, что попался под горячую руку властей почти случайно. Она вспоминала, как думала о нем все эти годы ожидания, и ей становилось горько. Если он вернется, думала она, и будет лежать один, всеми забытый, брошенный, покрытый коростой посреди ледяной пустыни, – она подойдет и ляжет рядом, отдавая ему все свое тепло. Она готова была замерзнуть рядом – молча и преданно, как собака. Но этого не понадобилось. Он вернулся. Удивленно и достаточно равнодушно окинул взглядом дочку, свозил Лизу к своим родственникам, быстро, по-деловому «оформил отношения» и окунулся в политику. И, как подозревала Лиза, только потому, что иного пути у него не было – все произошло в нужный год и в нужном месте. Года три он приходил домой под утро, чаще всего от него пахло алкоголем. Вначале – дешевым, потом дорогим. Он все профессиональнее говорил о национальной идее, его речи и интервью печатались в газетах, Лиза начала замечать, что это доставляет ему удовольствие. И если на протяжении двух-трех недель о нем не было в прессе или на телевидении никакой информации, он тускнел, как копейка на дне ручья, и организовывал все новые акции протеста или поддержки. Лизу удивляло и то, что он отнюдь не ходил в оппозиционерах, а, как писали газеты, «отличался толерантностью», которую она про себя называла приспособленчеством. В юности она заслушивалась его пламенными «кухонными» речами, была уверена, что он – истинный пассионарий, а теперь ее раздражали его репетиции перед зеркалом, походы к имиджмейкеру, охранники. Ужаснее всего было и то, что она сама пользовалась всеми благами, неожиданно свалившимися на голову. Теперь, когда муж ездил за границу и мог спонсировать ее проекты, ей это стало неинтересно. И она постоянно, неосознанно делала то, что нельзя. Например, сидела на площади вместе со студентами, в то время как муж приезжал их увещевать прекратить голодовку, участвовала «не в тех» акциях и не давала интервью. Все, что вызывало эйфорию вначале, пугало ее. И она все чаще задумывалась о том, что именно теперь, когда провозглашена независимость, замолчат самые честные, самые талантливые голоса, потому что начнется повальная спекуляция святынями. Жизнь в прямом смысле распалась на две половины – черную и белую. И черная пришлась на самый лучший отрезок жизни. И максимализм этого лучшего возрастного периода, нахлебавшись чернухи, теперь оставлял на белом серенький след недоверия ко всему происходящему. Несмотря на все катаклизмы девяностых, СИСТЕМА продолжала существовать. Лиза представляла ее в виде песочных часов: перевернешь – и снова сыпется, только в обратную сторону. Все новые понятия, введенные в обиход за последнее десятилетие, тоже оказались всего лишь ухищрениями СИСТЕМЫ. Она подкормила тех, кого следовало подкормить, и подтолкнула тех, кто едва держался на ногах. А к концу века все это становилось циничнее и проще. Лиза решила