---

Скачать книгу

---

1955[136]), провозглашавшие ценности, найденные личным усилием.

      В этом ряду – и обращение к универсалиям человеческой жизни в противовес идеологическим заменителям их в советской поэзии. Современники ощущали в абстракциях Мартынова этот одухотворявший их противовес.

      В частности, делание дела – мотив личных человеческих возможностей, энергии самореализации:

      Дело

      Было за мной.

      И мгновенно покончил я с делом…

      …

      День

      Был бел,

      Как пробел

      На листе сверхъестественно белом.

      Наступала пора

      За другие приняться дела!

«Дело было за мной…» (написано в 1956, опубликовано в 1958[137]).

      Мотив действия (как, повторим, универсалии человеческой жизни, а не выполнения чьего-то задания) в сочетании с непрерывностью движения времени, в рамках которого совершается каждая жизнь:

      Сделан шаг.

      Еще не отхрустела

      Под подошвой попранная пыль,

      А земля за это время пролетела

      Не один десяток миль…

      …

      … Умоляя или угрожая,

      Все равно ее не задержать…

      …

      Землю, послужившую опорой

      Чтобы сделать

      Следующий

      Шаг!

«Шаг», 1957[138]

      Настойчивое переключение внимания читателя на первозданные явления бытия было предварительным шагом к «чистой» лирике. Оставалось одно – отбросить мартыновскую дидактику:

      … Не цирк

      И даже не кино,

      А покажу вам небо чистое.

      Не видывали давно?

«Чистое небо» (написано в 1945, 1956, опубликовано в 1958)[139]

      Что с тобою,

      Небо голубое?

      Тучи, тучи целою гурьбой.

      …

      – После боя

      Небо голубое!

      Голубое

      Небо

      Над тобой!

«Что с тобою, небо голубое?…» (написано в 1949, опубликовано в 1957)[140]

      Отсюда протягивалась уже дорожка к Окуджаве – к песне того же года: «А шарик вернулся, а он голубой».[141]

      Это подчеркнуто алогичное «а», отсылающее к фольклорному параллелизму, появилось у Мартынова уже в 1948 году: «А у дочки луч на босоножке / Серебрится» – «Балерина»;[142] оно-то и было свежим и действенным. И автоматически – как любая алогичность – порождало оппозиционность, граничащую с нецензурностью. В воспоминаниях Л. Лазарева приводится свидетельство литературоведа:

      «У него шла книга о Достоевском, которая начиналась фразой: “А я все думаю о Достоевском”. Цензура сняла “А” – подозрительное противопоставление, кому и чему автор противопоставляет себя?»Скачать книгу