Опыты. Морально-психологические, философические, etc.. А. Н. Сметанников
Читать онлайн книгу.
цивилизации с варварскими культурами. Когда Запад безусловно господствовал, он мог позволить себе называть вещи своими именами, но по мере того, как варвары осваивали в ходе «догоняющей» модернизации его военные, административные, и технические практики, становясь конкурентоспособными, а также создавали влиятельные диаспоры на Западе, ему приходилось все более «политкорректно» замещать простую дихотомию варварства-цивилизации как рабства и свободы идеей мультикультурализма. Это ярко иллюстрирует, например, история теорий модернизации, когда, во-первых, постепенно отказались от обычного для 50—60-х гг. и вполне оправданного отождествления «модернизации» и «вестернизации», и, во-вторых, практически исключили «политическую модернизацию» из стандартного прежде набора аспектов модернизации.
Именно уже в отношениях Европы с Россией, расположенной между варварством и цивилизацией, проявилось это напряжение между ними, связанное с глубоким противоречием в пробуждающемся общественном сознании между потребностью в развитии и необходимостью самоуважения. Кн. Щербатов, один из первых русских историков, – т. е., как это тогда обстояло, тех немногих людей, которым было дозволено знакомиться с летописями и архивами, – стал и первым консерватором в России, заговорив в унисон с Руссо, апологетом природы. Затем Чаадаев поставил вопрос со всей определенностью и становящееся национальное самосознание раскололось. Точнее сказать, только тем самым оно и возникло, как и принято считать, т. е. в процессе его становления произошел решительный переход от потенции к актуальности. (Самосознание как сознание, обращенное на самое себя, двойственно по определению, – в отличие от варварского или детского сознания, сугубо экстравертных, наивно ощущающих себя высшей инстанцией и точкой зрения из всех возможных.)
Один из основных вопросов современности: возможна ли социальная эволюция на основе традиционных варварских укладов, отвергающих идею свободного развития всей своей логикой? В России, где также не было традиции свободы, славянофилы пытались вчитать ее в патриархальное прошлое, но К. Леонтьев, считавший их «слишком либеральными», прямо приравнял свободу к природным процессам разрушения. Противоречие между интересами развития и стремлением к «самобытности» (identity), привело к катастрофе 1917 г. Это, разумеется, крайне упрощенная интерпретация, но упрощение подобно масштабному редуцированию в картографии; моя версия, смею полагать, относится ко многим другим как современная карта к средневековым.
Чем более позитивистским является сравнение между культурами, т. е. чем меньше оно основано на их качественных, внутренних характеристиках, и чем больше на внешних признаках, – тем менее заметно различие между культурой свободы и культурой природы, между цивилизацией и варварской культурой; черты рабства, столь явные на Востоке как для европейских путешественников, так и для Бодена, Гердера, Гегеля, или Маркса, интерпретировавших