Дело пернатых. Пессимистическая комедия. Геннадий Пименов
Читать онлайн книгу.
с проникновенной простотой и глубокой серьезностью, о которой лучше всего сказать словом Пушкина: «с важностью». Слова он произносил очень медленно, связывая их едва уловимым напевом, внятным, быть может, лишь тем, кто умеет улавливать внутренний ход стиха. Читал он отчетливо, ясно, выговаривая каждую букву, но при том шевелил лишь губами, не разжимая зубов. Когда ему хлопали, он не выказывал ни благодарности, ни притворного невнимания. С неподвижным лицом он опускал глаза, смотрел в землю и терпеливо ждал тишины.
То и дело ему кричали: «Двенадцать!», «Двенадцать!» – но он, казалось, не слышал этого. Только глядел все угрюмее, сжимал зубы. И хотя он читал прекрасно (лучшего чтения я никогда не слышал), все приметнее становилось, что читает он машинально, лишь повторяя привычные, давно затверженные интонации.
Публика требовала, чтобы он явился перед ней прежним Блоком, каким она его знала или воображала, – и он, как актер, с мучением играл перед нею того Блока, которого уже не было. Может быть, с такой ясностью я увидел все это в его лице не тогда, а лишь после, по воспоминанию, когда смерть закончила и объяснила последнюю главу его жизни. Но ясно и твердо помню, что страдание и отчужденность наполняли в тот вечер все его существо. Это было так очевидно, так заразительно, что, когда задернулся занавес и утихли последние аплодисменты и крики, мне показалось неловко и грубо идти к нему за кулисы. Через несколько дней, уже больной, он уехал в Москву. Вернувшись, слег и больше уже не встал»…
Многие современники поэта сходились на том, что сама его смерть стала загадкой: он умирал несколько месяцев, его лечили врачи, но никто не мог толком назвать причину болезни. Началась она с боли в ноге, потом говорили о слабости сердца, а перед кончиной он сильно страдал. Вспоминая его пушкинскую речь, произнесенную за полгода до смерти, повторяли, что «поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем: жизнь потеряла смысл»… Блок умер оттого, что не мог больше жить, и роковую роль в этом сыграла «Двенадцать»… Эту мысль наиболее открыто и прямо высказал поэт Г. Иванов:
«За создание «Двенадцати» Блок расплатился жизнью. Это не красивая фраза, а, правда. Блок понял ошибку «Двенадцати» и ужаснулся ее непоправимости. Как внезапно очнувшийся лунатик, он упал с высоты и разбился. В точном смысле слова он умер от «Двенадцати», как другие умирают от воспаления легких или разрыва сердца…
За несколько дней до смерти Блока в Петербурге распространился слух: Блок сошел с ума. Этот слух определенно шел из большевинзанствующих литературных кругов. Впоследствии в советских журналах говорилось в разных вариантах о предсмертном помешательстве Блока».
Перед смертью Блок бредил о проклятой поэме, хотел убедиться, что уничтожены все экземпляры: «Люба, хорошенько поищи, и сожги, все сожги»… А, вспомнив об экземпляре, посланном Брюсову, требовал везти его срочно в Москву: «Я заставлю