Смотрящий по неволе. Александр Логачев
Читать онлайн книгу.
не бывает: горбатые зеркала да липовое злато – так по барабану. А что у Шрама будто сердце в серную кислоту окунулось, так пофиг тем более. Сиди, Сережа, жди, пока главный папа соизволит кликнуть пред светлые очи. Бухай заморские вина, жуй ананасы и рябчиков, слушай романсы на халяву, пока дают. Пока не подойдет твоя очередь к Михаилу Геннадьевичу, а какой ты по счету в очереди – не твое дело.
Сергей в который раз окинул зал пытливым взглядом. На ручной вышивки скатерти, бронзовые светильники в виде голых греческих баб и прочую плешиво навороченную лабуду он не обращал внимание. Ему были интересны сидящие в зале. По краям – низовой народ, кто на проблемах спотыкается, да бабок мало засылает. По центру – краса и гордость хазарского царства. Хорошо бы всех запомнить, мало ли как жизнь дальше сложится.
Вот низко над тарелкой навис седой бобрик часто втягивающего щеки мужика. Лицо в пятнах, точно недавно лишаи сошли. В глазах что-то такое, будто тип нифига не сечет, что вокруг, а весь глубоко в себе. Будто то и дело спрашивает у больной печени: «Зайчик, можно мне еще рюмочку божеле? А если я еще один кусочек лангета проглочу – ты не обидишься?». Кажется, этого пассажира Сергей знал. Вроде бы это Блаженный Августин – ханыга, сам про себя из понта распространявший слухи, будто был причастен к чеченским авизо. А вот то, что было правдой про Августина, так это история, когда он двоюродную сестру замочил ради трехкомнатной хазы. Где-то влетел на счетчик, и срочно требовались бабки отмазаться.
Вот миниатюрная остроглазая выдра с хищно заточенным носом и бегающими по столу ладошками-паучками. Хвать салфетку – будто паучок поймал ночную бабочку. Хвать хлеб – будто другой паучок поймал таракашку. Ее спонсор что-то травит. Наверное, байку, как он с корешами вышибал бабки из барыги. Размеры у парня семь на восемь, то есть аккурат подходящие именно такие байки травить. Жаль, не знает Шрамов про этого бультерьера ничего.
А вот еще специфический тип. Не сидит на попе ровно, все время дрыгается, будто вшивый. То манжеты одернет, то брюки под столом руками разглаживать начнет. То галстук поправлять сунется и еще дальше под ухо узел загонит. Типа, человек именно эти шмотки первый раз одел, и все ему наперекосяк, каждый шов в кожу врезается и обидеть норовит. А красноухий халдей с чубчиком как у Гитлера гражданину на стол закуски ставит не последние. Тут и икра с блинами, и водка стобаковая, и черта в ступе.
Что-то они друг другу с официантом пошевелили губами, и специфический отправился в сортир.
...Старость, как ночь, вам и ей угрожает,
Говор толпы невозвратно затих,
И только кнут вас порою ласкает,
Пара гнедых!
Шрам дослушал терпкую песню. Эта песня взяла за покореженную душу иначе. Но ведь тоже взяла. Будто к печке открытой с мороза пододвинулся близко-близко, будто в детстве отец Шрама шлангом выпорол, будто первый в жизни приговор выслушал, кровь прилила к лицу.
Нет, так нельзя, решил Сергей Шрамов, поднялся на засидевшихся ногах и двинул в туалет. Рожу сполоснуть, чтобы вареным раком не пыхтела.
Его пижонские – весь одет с иголочки – штиблеты не скрипели