Нет, не нахожу я качественных предчувствий призвания в первые полтора десятка лет. Только старшеклассником я начал ощущать что-то в этом роде. Может быть, меня разбередила общая творческая атмосфера в школе? Или просто время пришло?

      Литературные начинания

      Рифмоплётством я занимался и в десять лет. Но в шестнадцать – начал писать стихи. Парадокс в том, что разница ощущалась только изнутри. С объективной точки зрения, это было поначалу почти то же самое. Даже тетрадки со стихами я самоиронически обозначал, по слову «рифмоплётство», РП-1, РП-2 и пр. Однако знал, что теперь выражаю свои переживания.

      Дело не только в стихах. В том же возрасте я начал вести записные книжки (не дневникового, а наблюдательско-размышленческого толка), начал делать какие-то прозаические наброски. В общем, начал писать. Постепенно стало формироваться ощущение, что это занятие чем-то особенно важно для меня.

      Впрочем, обильное чтение страховало меня от самоупоения. Я любил поэзию вообще. И видел, сколько на свете замечательных стихов и поэтов, так что приходилось изначально быть скромным в оценке собственной продукции.

      Например, сидя под акациями в дедушкином шезлонге, я проглотил двухтомник Генриха Гейне и был потрясён тем, что он написал (уже давно! и как здорово!) о многом таком, о чём мне ещё только хотелось написать. Конечно, суть была не в моих замыслах, а в переживании эмоций Гейне как близких к своим. Или представляющихся близкими.

      Тогда издавали не так уж много стихов, и я ходил по книжным, по букинистическим в поисках любых поэтических книг. Хотя покупал, конечно, не все.

      Свою лепту вносила и школа. Много стихов нам читал Герман Григорьевич. Много было начитанных учеников. На одном из вечеров меня потряс Саша Вайсберг, читавший вслух Иосифа Уткина (тогда ещё мне незнакомого) с такой пронзительно-еврейской интонацией, с какой, возможно, и сам Уткин не осмеливался их читать.