Больше разговаривать было не о чем, поэтому мы простились и договорились, что завтра я заберу материалы. Все же этот случай приковал мое внимание; не только тем, что был загадочен, бередил мою душу поисками в глубинах чужих разумов, нет… Наитие, детектор дерьма Хемиенгуэя[1] – называть можно по-разному, однако каждый раз, когда я вспоминал детали разговора с полицейским относительно смерти Форестера, мне делалось не по себе. Тем более мой лучший друг, Альберт Каталоне, год назад свел счеты с жизнью самым радикальным способом. Если бы он просто перерезал вены в ванной, повесился или даже застрелился, все напоминало бы обычное самоубийство, но Каталоне вскрыл себе шею от уха до уха тупым кухонным ножом.

      Как такое произошло, я даже не мог представить. Альберт был для меня ориентиром всю жизнь, к нему я всегда мог прийти и обратиться с любой просьбой, с ним всегда можно было поговорить о чем угодно, и я точно знал, что ничего не уйдет дальше его ушей. Умел держать рот на замке. Друг, таких у нас в жизни один-два, не больше…

      И мне было известно точно, что причин шагать в объятия смерти у него не было. Каталоне собирался жениться на девушке, которую по-настоящему любил. Я и про это обстоятельство знал – он тоже доверял мне свои секреты.

      И громом среди ясного неба прозвучало для всех нас – его многочисленных друзей – известие о гибели, да еще и такой страшной… Самое главное, Каталоне боялся боли до того, что врачи опасались делать ему уколы без анестезии; точнее, у него была болезнь – врожденный порок, паническая боязнь крови. Поэтому перепилить тупым ножом себе горло он не мог!

      Я не поверил в самоубийство. Не поверил. Последняя его статья, от 21 июня 2006 года, обрывалась на полуслове. С одной стороны, ничем примечательной она не была. С другой – несомненно, она была зловещей; ее я помнил наизусть: