Поначалу, когда Озу выписали из больницы, к нему ходил чуть ли не весь класс. Готовили уроки, рассказывали о новостях. Но постепенно этот поток «тимуровцев» схлынул. И только Герман остался с Озой. Они по-настоящему привязались друг к другу. После школы Герка шел к Озе. Они вместе готовили уроки, что-нибудь мастерили, рисовали, читали. Герману приходилось переносить приятеля с кровати на диван или в коляску. Он был тогда удивительно легким. Иногда забегал Генка: он искренне жалел Озу, но не умел с ним разговаривать. Оза как будто даже забыл о болезни. Но, взрослея, снова стал тяжело переживать свой недуг. Потерял интерес к рисованию, сделался молчаливым, замкнутым. Однажды Герман сказал ему:

      – Если ты хочешь плакаться, бог с тобой, плачь! Но я привык считать тебя своим другом, а не плаксой. Не ищи во мне сострадания.

      – Ну и уходи, не заплачу, – зло закричал Оза. – Ты полежи с мое. Покрутись без сна по ночам. К черту! Не хочу! Лучше подохнуть!

      – Что ты городишь, дурак? – заорал Герман в ответ. – В тебе прорва таланта! Мне бы такие способности. Тебе надо учиться! Станешь настоящим художником, понимаешь?!

      И хватит тебе вариться в собственном соку. Где твои рисунки?

      Однажды холодной осенью, свернув сразу за Валдаем с федеральной дороги Москва-Санкт-Петербург к маленькой частной гостинице, подсказанной на бензоколонке, подъехала заляпанная грязью белая «Волга». Из машины вышел стройный хорошо одетый седовласый мужчина лет пятидесяти пяти с кейсом в руке. Подтянутая фигура, облаченная в немного старомодное, но отлично на нём сидящее кожаное пальто, выдавала строевую выправку то ли бывшего спортсмена, то ли офицера. Взойдя на ступени, он толкнул входную дверь и, переступив порог, сразу оказался в просторном уютном холле. Лицо и руки вошедшего приятно окутало теплом.

      Окинув взором холл, приезжий наряду со стандартной обстановкой: мягкой мебелью, низкими столиками и со вкусом выполненными эстампами на стенах, – увидел в левом углу необычное – золотистый образ Спасителя…

      Вспомнил начало «Тёмных аллей» своего любимого Бунина, его героя Николая Алексеевича, в горнице.

      – Похожая ситуация, – усмехнулся про себя Юфим, не представляя ещё, насколько схожей окажется она в дальнейшем…

      Захотелось раздеться и остаться здесь надолго… Он поставил на пол свой кейс, снял и повесил пальто, шумно вдохнул доносящийся откуда-то из глубин гостиницы сладкий запах сдобной выпечки… В холле никого не было.

      – Есть кто-нибудь? – громко позвал