Маня идет мимо кулис. Толпа рабочих в синих блузах расступается перед нею.

      – Elle est belle,[24] – говорит кто-то.

      Странно! Она это слышит и останавливается. И улыбка вдруг загорается в ее лице. Улыбка, и радостная, как будто она увидала цветы. Взгляд ее падает на молодого черноволосого рабочего. Потемневшими от восторга глазами смотрит он в ее зрачки.

      Тоска и страх падают с души, как вериги. Она смеется.

      – Дайте мне руки на счастье! – говорит она рабочим. И протягивает им свою. Они смущенно жмут ее пальцы.

      – Mademoiselle… Сейчас поднимают занавес, – говорит директор, оглядываясь.

      – А вы меня увидите? – спрашивает Маня черноволосого рабочего.

      – Нет, сударыня.

      – Почему?

      – Мы не буржуа. Для нас нет места в театре. Нетерпеливые хлопки и стук несутся из зрительного зала.

      Директор сердито оглядывается на рабочих и машет рукой помощнику.

      – Давать занавес? – кричит тот.

      Маня оборачивается к директору, надменная, полная самообладания.

      – Я хочу, чтоб эти люди меня видели! – говорит она резко и твердо.

      Полнокровное лицо директора заливается краской. «Опять выдумки и капризы».

      – Вы смеетесь надо мной? Где же у меня места? – в повышенном тоне спрашивает он, сцепив руки. Он приподнимает плечи, и в них тонет его короткая шея.

      – Если они меня не увидят, я отказываюсь выйти.

      И по опыту вчерашней репетиции директор чувствует, что эта сумасшедшая способна на все. Надо уступить.

      – Allez! Là![25] – свирепо выкатывая белки, бросает он рабочим. И показывает куда-то влево, вниз толстым пальцем театрально вытянутой руки.

      С радостным смехом рабочие бегут, толкаясь. Исчезают.

      «Я буду думать о них. Для них буду плясать», – говорит себе Маня, улыбаясь.

      – Вы готовы, mademoiselle? – нетерпеливо спрашивает помощник. – Нельзя больше ждать. Вы слышите публику? Я даю занавес.

      Она молча наклоняет голову. И слышит глухой шуршащий звук.

      Музыка слышится в оркестре. Она опять-таки условилась накануне с капельмейстером, что, стоя за кулисами, выслушает весь «Полет Валькирий», прежде чем показаться.

      Но она выходит неожиданно. Она не крадется вдоль стены, как Дункан, с ее слащавой, неестественной, как бы молящей улыбкой. Она ни о чем не хочет молить. «Зверь хищный и загадочный, я тебя не боюсь!» – говорит в ее душе какой-то голос.

      Она останавливается в глубине сцены и, сдвинув брови, опустив руки, закинув голову, глядит вверх. Выше этих черных голосов, наполняющих галереи. На фрески потолка.

      Реклама сделала свое. Театр переполнен. И за тройные цены парижанин хочет получить удовольствие сполна. Ему обещали красавицу. Но уж это ложь. Даже под гримом красоты особой нет. Да разве удивишь