Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски. Валентин Фалин
Читать онлайн книгу.
устройства, антипода любому виду демократии, – однако, не дотянулись. Под него были подлажены, пригнаны все структуры не только в партии, но и в государстве. Личное всевластие после Сталина варьировалось в зависимости от специфики характера ее обладателя. Оно не было буквальным слепком со сталинской тирании. Тем не менее вплоть до М. Горбачева режим оставался авторитарным.
Конференция демонтировала часть конструкции, подпиравшей верховного правителя. Последний внешне стал даже могущественней, чем Сталин или Хрущев, которые легально не выступали в качестве глав государства. Здесь М. Горбачев, собственно, и поставил сам себе капкан.
Авторитарный режим без несущей его пирамиды? Такое противоречие не в природе вещей. Войдя в клинч с партийным активом, с республиканскими лидерами, с парламентом СССР, М. Горбачев очутился в блестящей изоляции. Уделом стала зависимость от тех, кто видел в нем полезное орудие, но уже для собственных целей.
Согласно древнему поверью, человек пресыщается всем, чего у него и вокруг него в изобилии. Всем, кроме власти. Наш пример учит, что избыток власти не к добру также для ее носителя. И это тем скорее дает себя знать, чем хуже властитель распоряжается присвоенной им властью.
Глава 5. О пользе диалогов с самим собой
Покидая парадную сцену, наши перестройщики утешали себя и уверяли других: реалии оказались мрачнее их исходных представлений о состоянии советского общества вообще и экономики в особенности. Больному терапия помочь не могла, а хвататься за хирургический инструментарий поостереглись: слишком неопределенным представлялся исход радикального вмешательства.
Допустим, что перед нами не фиговый лист, и сюда уходит корнями беспомощность М. Горбачева при формулировании концепции преобразований, что тут кроется разгадка одиозных промахов в экономике, когда от пустой болтовни перебирались к делу. Заскобим суровый окрик Спинозы – «невежество (незнание) не аргумент». Как-никак Адамы Смиты и Людвиги Эрхарды встречаются не чаще, чем ювелирные алмазы в пару-другую сотен карат в кимберлитовых трубках.
Уместно тем не менее спросить: что мешало правителям не плодить бесчисленных и порой бессмысленных обещаний, оторванных от ресурсов и не подкрепленных хотя бы волей облечь посулы в плоть? Или не отдавалось отчета в том, что политические и тем паче социальные векселя по истечении срока, отмеренного терпением, предъявляются к оплате?
Кант определял «мышление» как «диалог с самим собой». Занятие если не спасительное, то очистительное. При условии, конечно, что наедине с собой человек не лицедействует и берет над своей спесью верх. Не каждому смертному такое удается, а политикам и подавно. Любому диалогу они предпочитают монолог. Скольких катастроф, будь иначе, недосчитались бы летописцы, как отощал бы каталог проблем, биться над которыми обречены потомки.
Когда же всевластие дозволяет творить все без разбору, легко вообще