Ты послушай меня, старик,

      в дымном рубище пьяный царь.

      Ты послушай мой дикий крик.

      Не по нраву – меня ударь.

      Вот ты царствовал все века,

      ах, на блюде несли сапфир…

      Вот – клешней сведена рука.

      И атлас протерся до дыр.

      Прогремела жизнь колесом

      колесницы, тачки, возка…

      Просверкал рубиновый ком

      на запястье и у виска.

      Просвистели вьюги ночей,

      отзвонили колокола…

      Что, мой царь, да с твоих плечей —

      жизнь, как мантия, вся – стекла?!..

      Вся – истлела… ветер прожег…

      Да босые пятки цариц…

      Вот стакан тебе, вот глоток.

      Вот – слеза в морозе ресниц.

      Пей ты, царь мой несчастный, пей!

      Водкой – в глотке – жизнь обожгла.

      Вот ты – нищий – среди людей.

      И до дна сгорела, дотла

      шуба царская, та доха, вся расшитая мизгирем…

      Завернись в собачьи меха.

      Выпей. Завтра с тобой помрем.

      А сегодня напьемся мы,

      помянём хоромную хмарь.

      Мономахову шапку тьмы

      ты напяль по-на брови, царь.

      Выйдем в сутолочь из чепка.

      Святый Боже, – огни, огни…

      Камня стон. Скелета рука.

      Царь, зипунчик свой распахни

      да навстречу – мордам, мехам,

      толстым рылам – в бисере – жир…

      Царь, гляди, я песню – продам.

      Мой атлас протерся до дыр.

      Царь, гляди, – я шапку кладу,

      будто голову, что срубил,

      в ноги, в снег!.. – и не грош – звезду

      мне швырнет, кто меня любил.

      Буду горло гордое драть.

      На морозе – пьянее крик!..

      Будут деньги в шапку кидать.

      На стопарь соберем, старик.

      Эх, не плачь, – стынет слез алмаз

      на чугунном колотуне!..

      Я спою еще много раз

      о твоей короне в огне.

      О сверкании царских риз,

      о наложницах – без числа…

      Ты