Глухомань. Собрание сочинений. Том 13. Николай Максимович Ольков
Читать онлайн книгу.
и чаще. Так что ты про молодую жену забудь, а то все мы тут с ума посходим».
Семен Федорович как сейчас помнил, что встретились они с Дарьюшкой ранней весной в лесу, случайно, он жерди приехал на паре коней рубить для колхозного загона, она березовый сок собирала.
– Ты не одна ли?
– Разве он отпустит? Брат со мной, да он сорок зорит.
И нацеловались же они в тот день – до одури. Березовка давно через край бутыли течет, а Дарьюшка не видит, не хочет видеть. Брат два раза окликнул, отозвалась тягучим голосом, и опять губы в губы.
– Ты чего несмелый такой, Сема, потискай меня, мне сладко, когда ты мнешь.
– Ага, а сама придушить обещала.
Она хохотнула:
– Дурачок, когда это было. А теперь я створки тебе открою, если ночью придешь. Придешь?
– Приду. Седни?
– Нет, дня через три, я дам знать, тятя уехать должен. Жди.
Дом Мартемьяна, доставшийся ему от отца, купца, державшего три лавки, стоял в глубине сада из густых неухоженных зарослей черемухи, акации и сирени. Поговаривали, что старый купчишка откупился от властей, а магазины свои передал в сельпо. Торговали сами, Мартемьян со временем все к рукам прибрал, от мобилизации в Финскую войну прикрылся грыжей, хотя пятипудовые кули с телеги прямо на амбарную эстакаду забрасывал. Месячную выручку всего сельпо у Мартемьяна разбойники отобрали, его в район лошадь привезла едва живого, только Семен сам слышал, прячась накануне за завозней и поджидая Дарьюшку, как Мартемьян кричал приказчику Фиме:
– Бей прямо в лицо, чтоб синяки были, чего ты меня гладишь?!
– Боюсь, Мартемьян Фадеич, вдруг ты за обиду примешь?
– Вот дурак, сказано, для великого дела надо, бей, все стерплю, а не то завтра же в военкомат сдам.
Позавидовал тогда Семка приказчику, уж он бы уговаривать не заставил. Дарьюшка прибежала напуганная, говорит, тятя зашел в дом и скрылся в своей комнате, не велел даже чай подавать. Полезли они через заросли к окошку, и видел Семка, как Мартемьян с разбитым лицом деньги пересчитывал и на три пачки делил, бормоча:
– Всех куплю, сволочей, а на фронт не дамся. Мне и тут в войну славно будет!
Дарьюшка в последнее время совсем с ума сходить начала, так и висла на Семке, а тот радовался и вздрагивал: вдруг кто застукат? Прямо сказать, Мартемьяна боялся.
– Убежим куда, Сема, везде люди живут.
– Куда я без бумаг, колхоз не отпустит, а так – посадят.
– Достукашься, что выдаст меня за какого-нибудь полумотика, у него что ни друг, то жулик, и разговоров только про деньги. Завтра он уедет, как стемнеет, приходи к моему окну, я отворю. – Она прижалась к нему и шептала на ухо: – Увалень ты, Сема, и за что только люблю дурака? А отцу объявлю, что в положении, даже по деревне слух пущу, покочервяжится, и отдаст, никуда не денется. Все, побегла я, не дай бог, хватятся.
Ох, и долгий же был этот июньский день, уж сил нет терпеть, а все никак не темнеет. Мать спросила:
– Ты чего маешься?