Для женщины почетнее молчать.

      И редкий миг той благодати тихой —

      Соблазн, и искушенье, и интрига

      Для всякого, кого мужчиной звать

      Оправдано. Кто слух свой защищает

      От праздных словотрений болтовни, —

      Когда в зенит зажженные огни

      Не греют рядом, а дотла сжигают.

      ……

      У страсти много лишнего огня.

      Ему слова – что высушенный порох.

      И рот исчЕрпает тебя до дна

      Распущенности чар, влюбленных

      В себя – и более в себя, чем в скромность

      Молчащей, но глубокой тишины.

      Ты слово бросила. Пустое. Раскололось.

      Ничто и есть ничто,

      сколь ни распни.

      Молчание – достойнее. Но там,

      Где кто-то между вдохов бессловесных

      Читает твои страсти, слышит храм.

      И тишина – что слово. Рядом, вместе.

      Избавь меня от муки говорить

      Тому, кто этой мукой избалован.

      Кто нараспашку – тот прочнее скрыт.

      Как ты умен —

      и я молчать готова!……

      У меня к тебе —

                     ну нисколько!

      Я тебя уже —

                     ну почти!

      Эта радость – чужая зорька.

      Эта боль – не моей свечи.

      Улеглось занесенное снегом.

      Разомлело под свежим лучом.

      Да и грязью к ногам человека.

      Только я ни при чем,

                                 ни при чем…

      Я тебя ну совсем… – и рада.

      Ты меня ну почти… – и рад.

      Как же просто в лучах заката

      Забывать,

                отпускать…

      И – опять!..

      Это небо секвойя хранила, держала его, чтоб оно не упало.

      Сотню рук изогнула своих, изломала. Срослось.

      Страх корёжил январскую радость, но крона дышала,

      Ради неба: живи, мой любимый, мой нежный колосс.

      Лес не знал о той боли секвойи, о подвиге сердца,

      Чьи артерии жгли глубину.

      Кровь текла по корням.

      И росла и крепчала любовь, и землянин вновь женится

      Под тем небом, хранимым секвойей.

      И век шел к векам.

      По ту сторону мира у неба сдавало терпенье.

      Но терпело оно, только тихо вздыхая о том

      Исцарапанном теле, куда упиралось  растенье,

      Величаво-жестокое…

      Небо болело молчком.

      Но землянин добрался – построить дома своим внукам.

      Из великой секвойи получится город домов.

      Головою к толпе беспощадной надломленно рухнув,

      Не хотела поверить, что небо жило —

      без столпов.

      Только дождь лил не год, и не два… Отсырелое тело,

      Не пригодное для человека, валялось внизу.

      Это небо царапин и боли объятий хотело

      И признаний любимой секвойи:

      «Я небо несу!»

      Я так скучаю по тебе. У долгой ночи

      Сто сорок лун, невинных в этой тьме —

      И не способных уличить в письме

      Хоть слабую надежду. Строгий почерк

      Божественен. Рука. Словарь. Искусство

      Вселять вину в невинных. Ум жесток

      И благороден правдой.

      Выдох – вдох,

      Да и пора.

      Прощай, луна!

      Проснуться!

      Всё – переписана судьба.

      Иной.

      Иная.

      У ночи нет стыда за мою боль.

      Вина – твоя. Но ты, как ветер в поле,

      Необходим.

      Я