Софья Алексеевна смотрела в окно. Ждала свою старшую дочь… Внизу промелькнула чёрная спина жеребца, а следом сани. Ну, наконец-то! Графиня тихо вздохнула и отошла к своему креслу. Уселась за письменный стол – утонула в нише, вроде бы спряталась. Вот только от чего?.. Разве от беды спрячешься?..

      У противоположной стены на высоком резном диване устроились её младшие. Девочки склонили друг к другу кудрявые головы и о чём-то тихо шептались. Юные и прекрасные. Нежные, как бабочки… Графиня не стала окликать дочерей, просто не могла – цеплялась за последние минуты прежней жизни. Ещё можно было помолчать, ведь, когда дети услышат правду, всё закончится. Сама она узнала о несчастье ещё две недели назад, когда её сыну, уже с месяц гостившему в родительском доме, кто-то из приятелей рассказал о подавлении в Петербурге восстания гвардейских полков.

      Владимир тогда вернулся домой непривычно растерянным, а уже через час заказал почтовых и ускакал в полк. Перед отъездом он успел сказать матери то, что скрывал от неё последние три года. С ужасом узнала Софья Алексеевна, что её ребёнок давно состоит членом тайного общества, задумавшего переменить порядки и власть в России.

      – Поймите, мама, я должен ехать. Я не стоял с моими друзьями под пулями, но хочу быть с ними теперь. Вдруг кто-нибудь попросит моей помощи: им ведь придётся бежать. Потребуются деньги, а не у всех они есть.

      – Но как же ты? Наверно, тебе самому нужно уехать, – робко предположила графиня, отчаянно пытаясь оценить тяжесть свалившегося на семью несчастья.

      – Я не участвовал в восстании, меня не тронут. А вот мои друзья пострадают. Я не могу поступить иначе… Не нужно плакать, всё образуется, и я вернусь домой через пару месяцев.

      Но прискакавший сегодня из Петербурга лакей сообщил, что обещания своего молодой граф уже не сдержит, поскольку его арестовали сразу же по приезде. Виновато отводя глаза, слуга докладывал о происшедшем:

      – В ту же ночь, как его сиятельство приехали, за ним жандармы и пришли. Барину только одеться и дали, а больше ничего не позволили, даже вам, матушка, письмо написать не разрешили. Все бумаги, что в кабинете имелись, перерыли, а потом, когда барина уводили, с собой их забрали.

      Удар оказался так силён, что Софья Алексеевна надолго замолчала. Она ощутила страшное биение сердца, морозную дорожку нервной судороги в углах губ и огромный вязкий ком в горле, который она никак не могла проглотить. Пронзительное чувство непоправимого несчастья придавило её. Наконец, когда слуга уже решил, что пора звать на помощь графиню Веру, хозяйка тихо спросила:

      – Куда увезли моего сына?

      – Говорят, что всех офицеров в Петропавловскую крепость свозят. Мне слуги Лавалей шепнули. У тех ведь