Именины сердца. Разговоры с русской литературой. Захар Прилепин
Читать онлайн книгу.
тысяч человек, а все исключения мы помним. Их можно пересчитать на пальцах одной руки.
– Так и сейчас лучших писателей можно сосчитать на пальцах одной руки. Может быть, у вас есть претензии, скажем так, личного толка? Как ваша судьба литературная складывалась тогда?
– А я на исключение не надеялся, и выходов у меня было три. Повесть о БАМе – тошнило. Самиздат и тамиздат – боялся потерять работу.
– А кем работали?
– Журналистом, у меня тридцать лет стажа. Но, слава богу, я никогда не работал в больших центральных газетах, Солженицына и диссидентов не клеймил. Я работал семнадцать лет в газете «Гудок», писал умеренную фантастику про социалистическое соревнование. Безвредное дело.
– А какие-нибудь статьи той поры вы можете сейчас извлечь и опубликовать?
– Про социалистическое соревнование?
– Ну, может быть, там были замечательные портреты ваших современников. (Смеемся оба. – З.П.)
– Нет-нет. «Добрые, улыбчивые глаза», да? Нет-нет. Потом, я вообще не считаю нужным публицистику переиздавать. Она опубликована и забыта.
– Даже публицистика последних лет?
– У меня вышел пятитомник – я отказался включать туда эссе. Это же сиюминутное дело.
– Ваша литературная генеалогия – вы ее как-то определили для себя? Предшественники и учителя?
– Я числю своими литературными учителями двух человек. Одного из них я, к сожалению, так и не видел при жизни: это покойный Юрий Валентинович Трифонов. А второй, с которым я давно дружу и дай ему Бог выздоровления, – Василий Павлович Аксенов. Это в каком-то смысле две противоположные литературы, но из этих противоположностей я и сложился.
– Я иногда размышляю о механике успеха, писательской славы. У вас есть какие-то наблюдения по этому поводу?
– Могу ответить словами Шарикова: «Свезло!»
– Вы как-то могли бы кратко определить себя, свое место в литературе?
– Недавно Сережа Чупринин (главный редактор журнала «Знамя». – З.П.), представляя, назвал меня совершенно справедливо «отщепенцем». Я – отщепенец.
– А в контексте всей русской литературы? Ваше поведение в качестве отщепенца – оно традиционно? Или иррационально?
– Я бы так сказал… У меня нет мании величия, но образцовое поведение для писателя я представляю себе.
– Это?..
– Короленко. Бунин. Я говорю о писательском поведении, а не о масштабах. Зайцев. Шмелев.
– Почему не Чехов?
– Рано умер, у него не было возможности многое проявить. Был у него однажды некоторый либеральный занос – когда они, кстати, вместе с Короленко отказались от звания академиков оттого, что в Академию не приняли Горького. Это, конечно, является очень таким… интеллигентским шагом.
– «Интеллигентское» – это дурное?
– Не то чтобы дурное, но…
– Я все-таки слышу в ваших словах негативные интонации, когда вы это слово произносите. В сегодняшней России есть интеллигенция?
– Есть.
– Кто