Еще, конечно, уповал

      на женщину своей судьбины,

      он с нею столько раз всплывал

      со дна погибельной пучины,

      сигналы SOS ей подавал,

      как в песне той про субмарину…

      Он лишь на Бога да Марину

      в своем спасенье уповал.

      Как в клетке, в суете мирской

      он пестовал талант свой редкий,

      подняться мог над суетой —

      не мог расстаться с этой клеткой.

      Я знаю, как он тосковал

      о тихом доме, о покое,

      но суеты безумный бал

      опять захлестывал волною.

      Его знак звездный Водолей

      адресовал ему, как тосты,

      безмерную любовь людей…

      …Чем ночь темней, тем ярче звезды.

      И вся грядущая беда

      была еще небесной тайной,

      когда мы встретились тогда,

      весной,

      в далеком Магадане.

      Смолк утром рокового дня

      изнеможенный нерв столетья…

      Уж сколько лет, как нет тебя

      на этой ссученной планете.

      И двадцать пятого июля

      я каждый раз твержу сквозь мат:

      ну как же так – не завернули

      его с дороги, мчавшей в ад!..

      …Меж нами были версты, мили,

      а мы срослись – к плечу плечом…

      Как жаль, что не договорили…

      О чем? Да мало ли о чем…

      Когда-то – преданный подельник

      в проделках юных пития,

      потом – любимый собеседник,

      таким прослыл я у тебя.

      Мы с ним во многом были схожи,

      но я совсем, совсем другой:

      мне и соседствовать негоже

      с его бунтарскою душой.

      Да, в бунтарях и я ходил,

      вещал на радио «Свобода»,

      где от души наотмашь бил

      тогдашних типа слуг народа.

      В тот год ГБ, как бы дразня,

      ослабила бульдожью хватку…

      Но это позже и фигня

      в сравненье с тем, в какую драку

      вступал своим талантом он

      с бетонным мороком системы…

      …Ее, казалось, рушит стены

      его хрипатый баритон.

      И песенный таран-удар

      всех звонче был в тогдашних схватках…

      Небесный,