– Я верен тебе саликом! – говорил он, – Ты всё равно не предашь меня из чувства долга! Любви уже не будет, но чувство долга, как скрипучую телегу, ты будешь влачить вечно! – и повторил, как гвоздь в говно вогнал, – Любви уже долго не будет, но чувство долга, как скрипучую телегу, ты будешь влачить вечно!

      Этим «долго» он хотел послать бывшей любимой мессидж, но она не поняла.

      – Да! – отвечала она.

      Хоть в душе он не верил ни одному её слову.

      Она назвали его по-своему, толерантно – «мой терпкохуий барбос». Или Толстопуз!

      Этот мужик был до неё тихий игрец на гитаре! Он пел песенки про лодочки, домики, избушки, саночки, лапоточки и больше всего – припоминал в песенках своё босоногое мокроштанное, отвязно бедное детство в деревне с громким названием Голопузовка. Он с детства, когда ещё норовил ходить под стол, замечал, как пьют взрослые! Какие бутылки рюмки, как употребляется закуска!

      Естественно, при таком образе жизни, он был несколько раз женат, и все разы удачно. Наверно, если бы он узнал, как я его описываю, он счёл бы меня исчадием ада.

      «Странно, но эти люди с их гнилым, мутным мировоззрением, похожим на мировоззрение страуса, несмотря на то, что я выступаю в защиту их интересов, никогда не пойму этого, и почти наверняка предадут мои интересы».

      Он стал каждое утро ходить с бутылкой в руке по двору, выкрикивая неясные угрозы.

      Любовь ушла, и как оказалось, навеки.

      Это был уже не Железный Дровосек, а обосравшийся пенcиoнер всесоюзного значения!

      Она так сказалаему в лик.

      – Ты – союзного —сказал он ей.

      – Сам ты союзного! – сказала она ему, – Я – личность!

      – Личность, у кторой отняли наличность! Играй лучше! Злоба! Где куры? Лолита!

      Он кидал в неё морковью из мешка под навесом, крупными капустными кочнами, метлой или лопатой из сарая, короче, всем, что попадалось под руку, и всегда страстно пытался попасть в торс любимой женщины. Но Марта была шустра, как никто на свете, и всегда ловко уворачивалась от снайперских бросков мужа, от его камней, брошенных в неё с великой силой, множа неприязнь и непонимание в нём и умножая скрытую доброту в сочувствующих анурейских соседях.

      Он стал называть её Крысобелкой.

      Его звали Николай Петрович.

      – Моль! Ты? – кричал он в абсолютной ночной темноте.

      Она ответила ему ещё более обидным прозвищем.

      Он сошёл с колёс, и гонялся за ней целыми днями по цветущим холмам.

      Несколько раз она попала в него соседским горшком, одолженным с чужой изгороди.

      В неё тоже кое-что попало. После этого у неё затёк глаз и слабо работала левая рука.

      Любовь не знает предела! Это была великая любовь, и как