Бутыль опустела, и далее мы шли молча, как бы обдумывая непредсказуемые виражи, которые творит непредсказуемая отечественная история, полная фантастических трюизмов и трагических фантомов. И ещё скажу, я боялся за судьбу лучезарных братьев Фельдманов, которые так не ко времени засветились при неизвестном сахарном заводе, боялся за судьбу их богатств в грозные революционные годы! Так обидно всё потерять, единожды надыбав! Так обидно!

      Когда шоссе перешло в убийственную грунтовку, а потом и вовсе исчезло, заменившись колдобинами с острыми кольями и камешками, мы долго шли по лесу, освещённому солнцем гаснущего дня.

      Горная речушка, вся усыпанная гирляндами валунов, прихотливо петляла в джунглях ползущих растений. Огромные корявые дубы выбрасывали могучие ветви к солнцу, одаривая свиней и кабанов градом сладких желудей.

      Всю ночь всем снились ужасы: кто-то то логарифмировал Еву Пирелли, то извлекал квадратный корень из Бритни Спирс, то подвешивал на крюк Папу Римского. И Папа был, нет не в юбке, а хуже – в шотландском килте! А всё кто-то кому-то грозил пальцем! И иногда святейших отец кошмарил всех инцикликами и гонялся в огромных галошах за улизнувшими блудницами..

      – Я тебе, падла, говорит, такую инциклику сварганю, что ты весь стигматами покроешься и кровью ссать будешь! Падла! – говорит.

      Математические кошмары плавно перешли в медицинские, и закончились омерзительными кулинарными извращениями, в процессе которых он то ел совершенно несъедобное, типа пирожки с гвоздями, то с отвращением отрыгивал абсолютные деликатесы. И наконец король приказал внести в зал огромную устрицу, размером с бейсбольный мяч, или даже чуток поболе, которую он обязан был проглотить. Он стал тужиться и пасть разевать шире некуда! Кремовым тортом с салом его кормили насильно, и только тренированная с детства сила языка помогла ему. Он выплюнул даяния доброхотов метра на три! Так сильна наша ненависть к врагам! Его стали бояться не только наделённые ножками и клешнями лобстеры и анчоусы, но даже и деликатная икра, которая теперь норовила отползти и откатиться от такого сомнительного недоноска.