***

      Фархад вошел в дом и хотел снять туфли, но из тени вышел отец:

      – Ждал тебя, давай пройдемся.

      Мужчины вышли в сад и какое-то время стояли молча. Фархад не решался спросить, в чем дело, да и не принято было в их семье говорить первым, если старшие молчат.

      Глава большого семейства был очень не молод, но назвать его стариком никто бы не решился. Высокий, крепкий, он всегда держался уверенно и сдержанно, и только близкие могли различать оттенки его настроения.

      «Не замечал раньше, как ты поседел, отец», – размышлял Фархад, пока длилась напряженная пауза. – «И эта едва видимая сутулость: а раньше спина твоя была прямой, как стена… Больше всего ты не любишь обсуждать материальные проблемы, значит, речь пойдет о деньгах. И, скорее всего, для меня новость окажется неприятной».

      – Я покрыл твой долг перед дядей, – очень тихо сообщил отец. – Мне было неприятно узнать от него, а не от тебя, что ты ушел из фирмы, да еще и взял внушительный кредит. Теперь ищи работу сам – с такой-то репутацией. Может, повезет в другом городе: теперь не только в Анталии, но и в Стамбуле каждому известно, что слово свое ты не держишь. Карты твои я временно заморозил: похоже, большие деньги мешают тебе жить сосредоточенно. И еще, сын, хотя бы месяц не приезжай к нам – дай матери время, чтобы прийти в себя.

      – Мама расстроилась? Я не хотел этого. – Фархад вздохнул. Когда он только узнал, что недуг, который преследовал его с 16 лет, передается по женской линии, эмоции взбунтовали. Злость, страх, ярость, стыд, сожаление сменялись скорбью о маминых переживаниях. Она никогда не скрывала, что он был ее любимцем, и его диагноз стал настоящим ударом. Мама долго болела, и он, не в силах справиться с ощущением оставленности, простил ее. Огорчить маму было последним, чего бы он хотел добиться своим поведением.

      – Можно остаться до утра?

      – Нет. Я все сказал, а ты все услышал. – Глава семьи развернулся и той же упругой походкой, которую сын помнил с ранних лет, зашагал к дому. Он не оборачивался и только сжатые кулаки выдавали истинное состояние: едва сдерживаемый гнев.

      Фархад долгое время смотрел ему вслед, а затем медленно вернулся к автомобилю. В гостиницу ехать не хотелось, тревожить друзей тоже, и он поехал к морю.

      На маленьком пляже, присев на капот, он сосредоточил взгляд на почти невидимом ночном море. Можно было подумать, что он заснул, если бы не неровное постукивание камней на четках – нервный, раздражающий звук.

      – Не правда, отец, я всегда держу свое слово. – Вдруг произнес Фархад и, повернув голову, как будто вслушался в ответ невидимого собеседника.

      – Ах, ты об этом? Я не обещал. Я сказал, «может быть».

      И он снова замер.

      – Ты не можешь относиться ко мне как к мальчику! Я мужчина! – Крик на тихом пляже разбудил дремавшего пса. Он залаял, но не решился