Карола предпочитает благородные, черные, плотно облегающие фигуру ткани. Скрестив руки, она стоит, облокотившись о стену. Груди прижаты к телу, словно бандажом. В руке у нее бокал, пузырьки стремятся вверх, разбегаясь по поверхности стекла на уровне сердца. У окна, выходящего на проезжую часть, Оскар покачивается туда-сюда. Тиль по-прежнему сидит за столом, изучая собственные колени, и теребит край футболки, скручивая его, как самокрутку.

      – Тиль, скажи что-нибудь.

      Парень пятками колотит по ковру. Вот там, аккурат над цветком, он в детстве играл, там случилась авария с его машинками и кончалась дорога, по которой он их возил.

      – Мы с тобой разговариваем! – Карола отставляет бокал и плавно опускается на стул во главе стола. – Знаешь, – ее голос звучит так, будто она собирается рассказать очень, очень длинную историю, – у тебя всегда было время для себя. Тут тебе не в чем нас упрекнуть. Мы видели, как шло твое развитие, даже если другие не принимали это во внимание. Ты знаешь, что ты не такой, как все, что в тебе есть нечто особенное, что не каждому дано. Наша задача – позволить этому развиться, и для нас это важнее, чем какой-либо аттестат, – она делает глубокий вдох. – То, что тебе сразу же дарят микшер, виниловый проигрыватель, рекордер и всякое такое, стоит тебе проявить хоть каплю интереса к музыке и композиторству, – это не в порядке вещей. Ты вообще это осознаешь? Когда твой друг Ян решил заняться скалолазанием, тебе даже не надо было ни о чем просить – у тебя сразу же появилось все необходимое, мы тут же записали тебя на ближайшее свободное время к – как его звали?

      – Штейгер, – сообщает Оскар.

      – Спасибо, к герру Штейгеру, который сделал для тебя исключение и взял в группу для продвинутых, поскольку там уже числился Ян. Все это – особые условия для развития, понимаешь? – Она делает глоток из бокала. – Или когда фрау Кениг отказывалась брать тебя в поездку в Каррару, когда все подписались под тем, что тебе нужен тайм-аут…

      – Почти все, – бубнит