Софиевская улица находилась рядом с морем. И, выходя из пролетки извозчика, впервые за все дни пребывания в Одессе Володя увидел его синеву. Море было свинцово-синим, темным. Мрачные облака нависали над темной водой. Зрелище было завораживающим, величественным, но совсем не печальным, наоборот, полным невероятной, могущественной силы.

      Словно зачарованный, Володя смотрел вдаль и всё не мог оторвать глаз, пораженный в самое сердце зрелищем, таящим в себе невиданные глубины. Володя никогда прежде не видел Черного моря. Чем-то, возможно, темной синевой, оно напоминало Балтийское море его родного Петербурга. Но в Черном было что-то новое, другое, неуловимое, не поддающееся объяснениям. Володя был очарован этой неведомой красотой.

      – В хорошем месте живут. Богатые, – вздохнул Полипин, пытаясь вернуть Володю к жизни. Как для коренного одессита, для Полипина море не представляло никакой диковины.

      – Где их квартира? – Володя вернулся к реальности, не без сожаления оторвавшись от морского пейзажа.

      – Не квартира. Дом. Видишь зеленый особняк в глубине двора, за решеткой? Это дом Коганов. Пойдем.

      Они обошли большой двор с видневшимся в глубине ухоженным садом, поднялись по изящным ступенькам крыльца и постучали в дверь бронзовым молоточком. За дверью сразу же послышался истерический женский голос, что-то прокричавший на неприятной высокой ноте. Бухнула о пол посуда – такой характерный звук нельзя было спутать ни с чем. Дверь открыла горничная с покрасневшим лицом и заплаканными глазами. На одном дыхании она отрапортовала:

      – Никого не велено принимать!

      – Нас, деточка, за это не касается. – Решительным жестом Полипин отстранил горничную и шагнул внутрь. Володя проследовал за ним.

      Они оказались в роскошно убранном холле с мраморными скульптурами, бронзовыми светильниками и античными вазами. В кадках росли какие-то пальмы. Словом, все было богато, дорого и абсолютно безвкусно – Володя определил это с первого взгляда.

      В холл выходили две двери – слева и справа, а по центру шла лестница, ведущая на второй этаж. Дверь направо была приоткрыта. Очевидно, для Полипина был важен женский голос, доносившийся откуда-то рядом, потому что он решительно шагнул туда.

      Комната, в которую они попали, была роскошно убранная гостиная. В центре, возле стола на бронзовых ножках, стояла дама. Она застегивала на изящном запястье бриллиантовый браслет. На полу валялись осколки разбитой тарелки и куски какого-то печенья.

      – Что это такое?! Что вы себе позволяете?! – вспыхнула она.

      Эта дама вовсе не напоминала убитую горем супругу, лишившуюся драгоценного мужа. Ей было около 45 лет. Высокая, статная, все еще красивая, с тонким аристократическим лицом, с темно-каштановыми волосами, она была одета в ярко-красное платье по последней моде. На груди, в ушах, на пальцах сверкали бриллианты. Было очевидно, что дама пытается молодиться изо всех сил – избыток косметики