Из кабинета – почти сто метров по коридору, освещённому скупо, лампами-миньонами (здесь отчаянно берегли энергию), в надоевших запахах сырого цемента, кирпича, селёдки, ацетона, пролитого алкоголя, слежавшихся тряпок, спотыкаясь о ящики и коробки, сухо здороваясь с незнакомыми людьми: теперь в магазине люди менялись часто, кассиры, товароведы и охранники нанимались и увольнялись ежедневно; теперь хозяин никого не знал ни в лицо, ни по имени, но хозяина знали все, а кто не знал, угадывал по бешеному взгляду – и при его приближении на всякий случай прижимался к голым стенам, демонстрируя крайнюю степень уважения.

      В конце коридора – лестница вниз, во двор, заставленный баками с мусором.

      Согбенный азиат в форменной жилетке на голое тело тщится придвинуть вонючие ёмкости плотней друг к другу: мусор накапливается стремительно, со скоростью пять кубических метров в сутки, и если его не вывозить, весь магазин, вместе с пятиконечными красными звёздами на крыше, будет погребён в нечистотах.

      У крыльца служебного выхода стоял пыльный мотоцикл хозяина магазина: не самый дорогой, зато самый быстрый. Один безбашенный японец когда-то впервые в мире развил на таком мотоцикле скорость в триста километров в час. При первом же взгляде на любимого коника у Знаева поднялось настроение, и даже запах, исходящий от мусорных баррикад, не показался столь тошнотворным.

      Знаев подставил физиономию горячему солнцу и вспомнил, что не спросил Алекса Горохова о самом главном.

      И возвращается назад, в кабинет.

      И застаёт своего единственного помощника за распитием алкоголя.

      Помощник – да, злоупотребляет, но его можно понять: нагрузка слишком велика.

      Горохов смотрит совершенно бессмысленным, опрокинутым внутрь взглядом – такой бывает в первые мгновения после выпитого стакана. Знаев плотно закрывает за собой дверь.

      – Забыл спросить. Как твой брат?

      – Не очень, – ответил Горохов; на его бледном лбу выступил пот. – Лежит пластом. Обе почки отказывают. Распух уже. Врачи говорят: срочно в больничку. Он резко против.

      – Заставь.

      Горохов покачал головой.

      – Не буду. Он свободный человек. Это его свободный выбор. Он за всю жизнь ни одной таблетки не съел. Медицине не доверяет. Не пил, не курил, чистюля страшный. Ни разу, сколько помню, в речке не купался – боялся заразы… Плавать летал – строго в Египет… Каждый день – йога и медитация… Сорок два года… И вот чем закончилось.

      – Сорок два, – сказал Знаев. – Шесть полных циклов. Давай-ка бери денег из кассы и вези его насильно в самую лучшую клинику.

      – Деньги