Вика стоит раком на краю кровати, я ее трахаю. Сдерживаемое во время минета в силу понятных причин звуковое сопровождение уже потихоньку проявляется (забегая вперед, отмечу для справедливости, что в тот день Вика в меру сил тормозила свою словоохотливость, заметив, видимо, что для Инги такое поведение непривычно). И вот он – момент истины. Привстав, Инга задирает подол платья и начинает снимать свои белые плотные лосины. Белой молнией мелькают перед моим взором ее трусы и спелые, манящие, неожиданно полные для ее миниатюрного телосложения бёдра. Затем она снова садится, скатывает лосины до конца, снимает, встает, аккуратно сложив, кладет на сиденье. Снимает платье, встречается глазами с моими, жадно пожирающими ее ладное тело, плоский живот, талию, гитарным изгибом переходящую в поясницу, улыбается смущенно-победно (ты сдержал свое слово, держу и я), опять-таки, не спеша, словно дразня меня, складывает его на табурет, и сразу же, не медля ни секунды, снимает трусы! «Ах, как хорошо! Ох, как классно!» – хочется мне воскликнуть в унисон с Викой, но я, разумеется, молчу, и сладострастным взглядом отслеживаю каждый сантиметр пути Инги к нам.