Губчека занимала здание духовной семинарии через площадь от кафедрального собора. В одной из комнат второго этажа Свечникова усадили у стены, Караваев уселся за стол, Карлуша – на подоконник, предварительно распахнув обе рамы. Окно выходило во двор, слышно было, как тихонько шумят в темноте яблони семинарского сада. К ночи ветер почти улегся.

      – Свечников Николай Григорьевич, – заговорил Караваев, глядя в лежавшую перед ним папку с бумагами. – Одна тысяча восемьсот девяносто второго года рождения. Место рождения – город Гатчина. Из рабочих. В армии с одна тысяча девятьсот пятнадцатого. Окончил школу прапорщиков. В одна тысяча девятьсот семнадцатом вступил в партию социалистов-революционеров…

      – Левых, – уточнил Свечников.

      – Воевал на дутовском фронте. В Коммунистической партии с января одна тысяча девятьсот девятнадцатого. На Восточном фронте – с февраля. Служил в должности комроты и помначштаба Лесново-Выборгского полка двадцать девятой дивизии Третьей армии… Причина демобилизации?

      – Показать?

      Свечников начал расстегивать ворот гимнастерки.

      – Не надо, – остановил его Карлуша. – В бане будете хвастать.

      – А ты вообще кто такой?

      – Попрошу ему не тыкать. Это Карл Нейман, наш сотрудник из Питера, – объяснил Караваев. – Итак, в каких отношениях состояли с гражданкой Казарозой, она же Шеншева, Зинаидой Георгиевной?

      – Ни в каких не состоял.

      – А зачем приходили к ней в театр?

      – Просил выступить на концерте у нас в клубе.

      – Почему именно ее?

      – Слышал, как она поет.

      – Где?

      – В Петрограде.

      – Когда?

      – В позапрошлом году.

      – Точнее.

      – Ноябрь месяц.

      Караваев извлек из папки листок с карандашной надписью по-английски.

      – Узнаёте?

      – Как это к вам попало? – удивился Свечников.

      – Неважно. Вы писали?

      – Я.

      – Знаете английский язык?

      – Нет. Просто переписал буква в букву.

      – Чекбанк Фридмана и Эртла, девятнадцать, Риджент-парк, Лондон, – вслух прочел Караваев. – Какие у вас дела с лондонскими банкирами?

      – При чем здесь Казароза?

      – Отвечайте. Соображаете ведь, где находитесь.

      – Это эсперантистский банк, там хранятся вклады русских клубов и частные пожертвования. Первые поступления относятся к девятьсот десятому году. Мы требуем возвратить эти деньги, а правление банка отказывает под предлогом, будто в Советской России нет независимого эспер-движения.

      – Сумма вклада?

      – Около сорока тысяч рублей золотом.

      – Откуда вам это известно?

      – Из бюллетеня Всемирного