Ничего, родная, без следа

      Улетят минуты и года,

      И пребудет радостен и свеж

      Запах неразбавленных надежд,

      Подожди, любимая, не плачь,

      В мире слишком много неудач,

      Я не подарил тебе кольца,

      Не скрывай ладонями лица,

      В мире слишком дорого тепло,

      Дождь стучит в оконное стекло,

      Я с тобой прощаюсь на заре,

      Лето будет лишь в календаре,

      Все пройдёт, родная, но не я —

      Ведь живу, тебе благодаря,

      Так как ты – мой самый главный врач.

      Ничего, любимая, не плачь…

      Ну, вот и все.

      Не вижу.

      Не могу.

      Смотрю на облака без остановки.

      Не предаю, не верю и не лгу —

      Взведенный, как спортсмен на тренировке.

      Иду туда, где нету никого,

      И сердце бьется, бьется, не стихая —

      Один за всех,

      Но все за одного,

      Как зомби на окраинах Шанхая:

      Еды полно,

      И счастья – ни гроша,

      Снег валит беспросветной пелериной —

      Как ржавчина на лезвии ножа

      В публичном одиночестве гордыни.

      Вот приходит война – только чья вина, что она из любого окна видна? Мать-и-мачеха плачет, судьба корячит, дотемна, все вдосталь, судьба не родна…

      Вот идет солдат, он себе не рад, он душой богат – вот махорка, вот автомат. Впереди четыре года еще шагать, воевать, отдыхать, а потом на земле остывать.

      Вот идет командир, сапоги до дыр, но с иголочки новый мундир – он красив, поглядите-ка на бойца, он лицом – весь в мать, а статью в отца, как даст приказ, да на первый раз, поднимается рота в бой, с головой, никакой отбой, все накрылось трубой – а как вернется домой так уйдет в запой.

      Вот идет медичка, соль в волосах, и румянится солнышко на щеках. она всех спасет, она всех поймет, она на рассвете бойца донесет до своих и шепчет: «Браток, терпи! Доберемся с тобой до родной земли, и по Волге будут ходить корабли, погляди-ка: победа вон там, вдали…».

      Вот идет старик, ко всему привык, планки в ряд на груди, Господи прости, вот эту под Вислой успел отхватить, а вот тут – за Варшаву, мать ее итить, бились долго, Сашка пулю словил, а меня-то военный божок попустил: говорит, пригодишься ты мне потом – а ведь мать провожала, осеняла крестом… И медичка туго крутила бинт, и горит командир, коли танк подбит, и веселый солдат с криком «Ура» – побежал из завтра в позавчера…

      Вот идут они строем вдоль каменных стен, ничего не хотят, не ждут перемен, смотрят прямо в глаза, сохнет слеза, до победы, братцы, четыре часа. Что, внучки, копите свои пятачки, после лета в школу пойдут первачки – доживут до зимы, дойдут до весны, на их долю может хватить войны, на их долю хватит чужой руки, если вы, зверевы дураки, не спасете то, что мы сберегли, то, за что мы в чужих краях полегли.

      Что глядите? Не вместите чужой вины. На наше время хватит войны. Что глядите? Такому никто не рад.

      Собирайтесь, детки, идем на парад.

      Сколько бы не говорили, что

      Мы