Затем Матрёна Деревячкина за смородиной собралась. Матрёна – баба упрямая, в отца пошла – старика Пахнутия, что на отшибе живёт и в подполе поганки вонючие выращивает. Мечта у него такая: скрестить поганку со съедобным грибом и прославиться. Каждый год на себе результат проверяет. Потом животом мается да с коровами на перегонки лепёшки пекёт. Матрёна, когда душа в пятки ушла и сердце в паническом ужасе в груди затрепетало, назад не повернула. Платок на шее завязала покрепче, нижнюю губу выпятила, косу со спины на грудь перекинула – и дальше двинулась. Коса у Матрёны толстая, настоящая – она ею дрова колет, когда пьяный муж не в состоянии. Идёт Матрёна по лесу, в одной руке корзина, в другой – коса, прислушивается. Чует, недоброе вокруг творится. Птицы не поют, ветер не шумит, листья с деревьев не облетают – боятся. Хотя на дворе сентябрь и давно пора пожелтеть и откинуться. Дошла до смородинника, и вдруг ноги судорогой свело. И так сильно – шагу сделать нельзя. Смотрит, медведь знакомый бежит, а на нём морды нет.

      – Что стряслось? – спрашивает Матрёна онемевшими губами.

      Медведь остановился отдышаться и говорит:

      – Валить пора!

      В этот миг внезапно ветер подул, деревья закачались, небо потемнело. А из чащи голос зовёт – скрипучий, деревянный:

      – Иди ко мне… иди ко мне…

      – Судорожное дерево, – побледнел медведь. Щека у него задёргалась тиком нервным, а шкура на глазах седеть начала. Схватил он онемевшую Матрёну, перекинул через плечо – и тикать в деревню!